Александр Кондратьев - Голова Медузы (рассказы)

Так успокаивал испуганную розоланитную богиню чернокудрявый Гадес.

Скоро под стройные хоры нимф Ахерона, Леты и Стикса отпразднован был брак владыки Эреба с дочерью Зевса.

Печальна была и ничего не вкушала за свадебным пиром наша молодая царица.

Ее красота тронула сердце мое. Я полюбил, притаясь в кустах обильного цветами сада Гадеса, смотреть как бродит по белым дорожкам, срывая черные с золотом лилии и голубоватые ирисы, юная богиня в аметистовой тунике с широко открытой шеей. Помню, две пепельно-серые бабочки долго однажды вились вокруг ее головы, почти касаясь легкими крыльями нежных и благовонных волос нашей царицы. Я видел как она подошла к подаренному ей златолистному дереву и сорвала с его гибких ветвей один из похожих на ваши гранаты плодов. Сняв ароматную кожицу, Персефона ела янтарно-красные зерна, а я любовался на мягкие движения рук олимпиянкн и, когда она удалилась, подобрал брошенную в траву оболочку плода.

Я любовался нашей царицей и тогда, когда она, облекшись в темно-лиловые ризы и надев подаренный супругом зубчатый венец, сидела с ним рядом в тронном покое при трепетном пламени бронзово-темных светильников с цветком нарцисса в опущенной правой руке.

Какими бледными были возле нее дочери Стикса и Леты!

Мне казалось тогда, что новое солнце сошло в область теней, и я был счастлив. Но никакое счастье не продолжается вечно.

Вскоре по царству теней пронеслась, как на крыльях, грозная весть, что, по неотступным мольбам Деметры, Зевс решил расторгнуть брак Персефоны. Действительно, перед троном Гадеса скоро предстал вестник олимпийских богов легконогий Гермес.

«Владыка мрака», — начал он, опершись на свой кадуцей, «мне самому тяжело передавать тебе волю твоего громоносного брата. В сердце своем почувствовал он слезы и скорбь против воли сошедшей под своды Тартара дочери. Не желая карать без вины милую ему Персефону, разрешает он ей воротиться на солнечный свет и приказывает тебе отпустить твою молодую супругу, если только она не вкушала доселе от плодов твоего богатствами обильного царства».

При этих словах легкокрылого Гермеса весельем исполнился нежнорумяный лик Персефоны.

«Я вернусь обратно на поверхность земли! К милой матери, которую не раз уже видала во сне! О счастье!» — вскричала она.

И мне стало грустно. Неужели веселое солнце уйдет навсегда из области легких теней?!..

Чело нашего повелителя было нахмурено, но он не хотел перечить своему эгидодержавному брату.

«Быть может, ты что-нибудь ела здесь, Персефона?» — неуверенным голосом спросил он молодую жену, с которой ему так неожиданно приходилось расстаться.

«О, Гадес, ты сам помнишь, что я отстраняла от себя все блюда и чаши, который ты мне подвигал за свадебным пиром», — отвечала царица.

Ничего не мог возражать хорошо это помнивший курчавобородый наш царь. Он поднялся на ноги, поправил свисшую на бледный лоб непокорную прядь волнистых волос и, откинув опиравшуюся на острый двузубец руку, приготовился держать ответную речь своему олимпийскому брату.

Боязнь навсегда утратить из глаз улыбку нашей богини нежданно подвигнула меня на отчаянный шаг. Выступив вперед из толпы, наполнявшей дворец, я воскликнул, обращаясь к Гадесу:

«О, властелин, я видел как наша царица вкусила плодов подаренного тобою златолистого дерева, и вот корка, брошенная ею в траву!»

Крик отчаянья Персефоны ударил мне в сердце и лишил меня чувств…

Тяжела бывает месть разгневанных женщин. Берегись, о, певец, беспощадной их ярости… Однажды, когда я, укрывшись в кустах безуханных палевых роз, любовался дочерью Зевса во время купанья ее в садовом бассейне из белого камня, она, нежданно увидев меня, гневно воскликнула:

«Ага! Вот ты где, предатель, словами своими принесший мне горе! Ты и теперь подсматриваешь за мною?! Будь же отныне зловещей и никому не милою птицей!»

И богиня брызнула в меня темной водой из купальни.

Несколько капель, попав на тело мое, совершили странное в нем превращение. Вся кожа покрылась желтыми и черными перьями; закруглилась голова; крючковатый клюв занял место носа и рта; на укоротившихся ногах выросли кривые железные когти, а руки стали длиннее, обросли мягким пухом и сделались крыльями. Одних лишь глаз не могла она ничем заменить, так как глаза мои были полны только ею.

Чтобы скрыть стыд мой и, опасаясь насмешек, я улетел из темного Тартара и стал лесной нелюдимой птицей… Но на поверхности земли мне стало скучно без моей жестокой, но прекрасной богини, и я, после долгого отсутствия, вернулся обратно в царство молчания. Там я застал не одну перемену.

Привыкнув быть царицей в Эребе, Персефона перестала стремиться уйти навсегда от супруга. Наш повелитель вовсе не так суров, как думают люди, и не препятствовал ей бывать по временам на земле. Он не поссорился с Персефоной даже тогда, когда она стала преследовать его бывших любовниц и обратила в траву нимфу Менту. Зевесова пылкая кровь бурлила в нашей царице, и скоро она увлеклась сошедшим в Тартар возлюбленным Афродитою прекрасным Адонисом. Я зорко следил следил за богиней и, осторожно скрываясь, с болью и наслаждением в сердце не пропустил ни одного их свидания.

Но не перестававшая любить сирийского юношу давняя соперница нашей царицы, выпросив у отца, чтобы тот вернул Адонису жизнь, потребовала его у Персефоны обратно. Гордая дочь венчанной колосьями Деметры не пожелала его отдавать Афродите, и спор их кончился тем, что Зевс приказал Адонису проводить по полугоду поочередно во власти у обеих богинь.

Не успокоясь на этом, наша царица покидает зачастую Эреб, чтобы и на земле увидеться с прекрасным сыном Кинира, когда Афродита случайно бывает в отлучке… Как верный раб, и я лечу следом за нею, ибо глаза мои никогда не могут насытиться зрелищем золотистоволосой царицы теней. Сегодня Персефона исчезла еще до наступления сумерек. Ревность моя заставила меня вылететь следом за нею и сбила с верной дороги, ибо свет солнца мешает мне видеть. Песни твои, в которых ты упоминал о Персефоне, привлекли меня в эту долину… Укажи мне, певец, в какой стороне находится Сирия, ибо там тайно увидится с возлюбленным царица.

— Лети в сторону месяца, — ответил Орфей. — Достигнув моря, направь свой полет налево, вдоль берегов, пока не услышишь гимнов в честь Адониса… Да будут мойры благоприятны к тебе.

И Орфей долго глядел вслед улетающей птице.

ЭРОТ В ЗАПАДНЕ

В теплое, летнее утро юный Ликон, сын Гнатона, лежал в росистой траве, выжидая, не попадется ли в одну из западней, развешанных им по соседним кустам и деревьям, какая-либо певчая птица. Две его верных собаки хорошо охраняли пасшихся в окрестных зарослях коз.