Богдан Сушинский - АНТАРКТИДА:Четвертый рейх

Эти двое парней в черных мундирах, конечно же, обязаны были остановить светловолосого гиганта в зеленом мундире без каких-либо опознавательных знаков, однако, встретившись с холодным взглядом его подернутых лазурной поволокой глаз, они замерли, как замирали только при появлении самого фюрера, и с окаменевшими лицами дождались, когда странный пришелец скроется за дверью.

Несколько запоздало встретивший гостя начальник личной охраны Гитлера штурмбаннфюрер СС Ганс Раттенхубер суетно уведомил гостя, что фюрер ждет его и готов принять.

– Он готов, – невозмутимо подтвердил пришелец. – Теперь он уже, естественно, готов.

Чтобы попасть в кабинет Гитлера, нужно было пройти через облицованный коричневатым мрамором зал, увешанный мемориальными досками, на которых были высечены имена тринадцати национал-социалистов, погибших здесь, в Мюнхене, во время столкновений с полицией 9 ноября 1923 года. Остановившись посреди зала, пришелец внимательно осмотрелся. Раттенхубер знал, что обычно этот зал – с флагами, а также свастиками на оконных витражах, плафонах люстр и даже на карнизах - производил на впервые входивших в него довольно сильное впечатление. Однако и на сей раз пришелец остался совершенно невозмутимым.

Раттенхубер уже намеревался вести его в приемную, но в это время в зал вошел сам фюрер,

– Вы все же прибыли! – пошел он навстречу гостю, на ходу протягивая ему руку. – Я очень рад! Нам надо омногомпоговорить.

– Консул Шамбалы во Внутреннем Мире, – едва заметно склонил голову пришелец, не проявляя никакого желания здороваться за руку. – Вы просили Высших Посвященных прислать своего представителя. Он – перед вами. Но, прежде чем мы пройдем в ваш кабинет, я хотел бы взглянуть на Сенаторский зал.

– Вы знаете о Сенаторском зале?! – был приятно удивлен фюрер. – Да, пожалуйста, пройдем. Вот сюда…

Они вошли в небольшой зал, в котором стояло шестьдесят одно обитое светло-красной кожей кресло. Пол и стены были украшены сотканными из орнаментальных свастик коврами, а на одной из стен виднелись четыре увенчанные огромной свастикой мраморные плиты, повествовавшие о четырех этапах становления НСДАП: об основании партии, о принятии ее программы, о трагических событиях «Мюнхенского путча» 1923 года и, наконец, о победе на выборах в рейхстаг в сентябре 1930 года, во время которых НСДАП получила 107 депутатских мест.

– Это особый зал, – с волнением произнес Гитлер.

– Я знаю.

– Придет время, и в нем будет заседать шестьдесят один пожизненный сенатор, каждый из которых проявит себя как выдающаяся личность рейха.

– Считаете, что это время действительно придет?

– Придет. И это они, сенаторы, будут править Германией.

– Пока что вы, господин Шикльгрубер, собирали своих людей в этом зале только однажды, в июне 1934 года, чтобы благословить ближайших приверженцев на расправу с отрядами штурмовиков во главе с Эрнстом Ремом. Во время этого погрома вы истребили несколько сотен своих сторонников.

– Вам и это известно?! – уставился на него фюрер, едва придя в себя от шока, вызванного упоминанием его, теперь уже строго запрещенной для упоминания и почти засекреченной, фамилии.

– Как и то, что этому залу так и не суждено будет услышать голоса германских сенаторов.

– Нет, почему же?! – возмутился Гитлер. – Наступят время, и…

– Не наступит, господин Шикльгрубер, – жестко остепенил его Консул, – теперь уже не наступит. А этажом выше находится зал вашего партийного суда, – не давал он опомниться фюреру, – где стол судьи все еще украшают золотая свастика и золотая фигурка Христа.

– Там проходят суды над членами партии, которые…

– Давайте не будем тратить время на осмотр, – прервал его рассказ пришелец, – и продолжим встречу в вашем кабинете.

Пока Консул уверенно направлялся к двери, а затем столь же уверенно входил в приемную, Раттенхубер, все время державшийся как бы между ним и Гитлером, но чуть сбоку, краем глаза наблюдал за своим шефом. Тот выглядел растерянным и подавленным. А ведь фюрер специально наметил встречу в Коричневом Доме, рассчитывая поразить Посланника Шамбалы его великолепием и ритуальной святостью многочисленных свастик, таких близких, как он считал, душе и духу Высших Посвященных.

«Тогда в чем дело?! – задавался вопросом Раттенхубер. - Создается впечатление, что даже если бы фюрер решился сказать шамбалисту, что этот, в итальянском стиле выстроенный, дворец обошелся ему при покупке в полмиллиона марок и еще столько же стоили его ремонт и оформление, – это тоже не произвело бы на Посланника абсолютно никакого впечатления. Чем же тогда можно удивить?!»

Раттенхубер и сам не принадлежал к людям эмоциональным, но холодно-заносчивых аристократов, подобных Посланнику Шамбалы, он просто терпеть не мог. Впрочем, фюрер тут же избавил телохранителя от его душевных терзаний, закрыв дверь перед самым носом; и при этом даже не оглянулся.

«А ведь вождь недоволен, что ты стал свидетелем его унижения, – сказал себе начальник "сопроводительной команды"12.

– Но ведь меня-то он может не опасаться. Кого угодно, только не меня!»

Кабинет фюрера одинаково способен был поражать воображение как своими амбициозными размерами, так и своим роскошным убранством: сработанные под старину кресла, огромные, в стиле кого-то там из Людовиков, диваны и такие же огромные хрустальные люстры; а еще – золотые, работы венецианских мастеров, канделябры; золотой бюст Муссолини, стоявший чуть в сторонке от изысканного золоченого письменного прибора,… И здесь же, чуть правее от громадного, из красного дерева сработанного, письменного стола, – искусно выписанный маслом огромный портрет императора Фридриха Второго Прусского, больше известного германцам под прозвищем Старый Фриц.

– Прошу вас, присаживайтесь, – движением руки указал фюрер куда-то в сторону стола.

Но дальше произошло то, чего он никак не ожидал и от чего буквально потерял дар речи: благодарственно кивнув, Посланник Шамбалы, не колеблясь, обошел стол и уселся в высоком кресле фюрера.

Гитлер растерянно подался было вслед за ним, затем остановился и, не зная, как ему вести себя в подобной ситуации дальше, так и остался стоять, держась за спинку ближайшего к столу кресла для посетителей. Он мучительно пытался понять, чем вызвано такое поведение Посланника Шамбалы: незнанием европейского этикета, подчеркнутым пренебрежением и к великосветским условностям, и к нему самому, фюреру Великогерманского рейха? Или же Посланник уже открыто дает понять, что Высшие Посвященные Шамбалы разочарованы в вожде арийцев и отказывают ему в дальнейшей поддержке?!