Наталья Болдырева - Ключ

Я пошел на зов.

Вокруг озера, кольцом огибая его, тянулась какая-то надпись. Но вряд ли я смог бы ее прочесть. Лишь обилие сложных кривых и элементы, повторяющиеся через рваные промежутки, позволяли увидеть в этом причудливом узоре послание.

Девочка разглядывала свое отражение в глубокой, грубого камня чаше. Та покоилась на тонко сработанном базальтовом треножнике. Единорог, грифон, феникс. Смеясь, девочка погрузила лицо в неестественно голубую воду. Я поспешно дернул ее назад. Каскад брызг блеснул горстью самоцветов. Резко потемневшие до цвета запекшейся крови волосы прилипли ко лбу.

— Ты че-е-го-о? — удивленно протянула она, вытирая лицо ладошкой.

— Извини, — несмотря на то, что поступил правильно, я чувствовал себя полным идиотом. Достав из рюкзака пробирки, я осторожно взял пробы воды, — здесь может быть все, что угодно… — вопреки ожиданиям вода не потеряла цвет. Длинный тонкий стержень как будто светился изнутри. — Любые примеси…

Взглянув на часы, я понял, что путешествие заняло слишком много времени. Дело шло к полудню, и если мы хотели добраться до поселка засветло, надо было срочно возвращаться назад. Мне стоило неимоверного труда оторвать девочку от чудес пещеры, и когда мы, наконец, тронулись в путь, нас ожидал очередной сюрприз. При «перемотке» назад «пленка» показывала совсем другое «кино». Двое бегут, спасаясь от преследующей толпы, их товарищи лежат, утыканные стрелами, пронзенные копьями. Сгибаясь под тяжестью громоздкой ноши, двое бегут по тоннелю, ведущему к огромному подземному озеру. Один, обнажив клинок, готовится схлестнуться с преследователями и умереть. Второй взбегает по мосту на пьедестал, к каменной чаше, в которой покоится огромное сияющее яйцо. Обернувшись ко входу, он прикасается к его гладкой поверхности. Свет, вырывающийся из-под ладоней, ослепляет толпу преследователей. В следующий миг, обезумевшая, она рассыпается, и вот уже горстка перепуганных людей ищет спасения под высокими сводами тоннелей. Я предпочел бы, чтоб девочка не видела последующих сцен. Блуждание по бесконечным лабиринтам, ссоры, одиночество, безумие и смерть от истощения — такова была судьба каждого из преследователей.

— Для тебя может и запретное, дубина, — я рисковал, я рисковал очень сильно, — а для посвященных в темные таинства… Тот, кто не имеет права ступить под священные своды проклятых тоннелей, будет вечно блуждать в подземелье, преследуемый демонами и виденьями. Он познает все муки ада и проклянет день и час своего рождения.

Я уж точно проклял…

По мере того, как мы приближались к началу большого тоннеля, мной овладевало все большее и большее беспокойство. С последней картиной оправдались мои худшие опасения: я увидел бездну одинаковых потоков, исчезающих в абсолютно неотличимых друг от друга пещерах, и, хоть убей, не мог вспомнить, который из них — наш. Конечно же, я не подал виду. Готов поспорить, на моей тупой физиономии не дрогнул ни один мускул. Даже спустя пару часов, когда девочка, выбившись из сил, дремала у меня на закорках, а мне казалось, что идем мы уже гораздо дольше, чем следовало бы, я все еще верил в свою звезду и пресловутое профессиональное чутье. Это все равно, что заплутать в собственном офисе, говорил я себе, и за ослиное упрямство был вознагражден выходом.

Конечно, этот выход не был входом. Тем самым, через который мы попали в этот треклятый лабиринт. Но это определенно был выход. Широкая деревянная дверь, ряд темных, разбухших от постоянной сырости досок — это не тупик и не развилка, это определенно старый добрый выход, надежное спасение заплутавшего спелеолога. Я хохотал так, что девочка проснулась. Протерла заспанные глаза, уставилась на меня удивленно.

— Ты чего?

— Ничего, — я вытирал навернувшиеся слезы, — просто дядя Никита нашел выход.

— А разве мы заблудились, — за эту детскую веру в себя-любимого я готов был продираться на поверхность голыми руками. Благо, делать мне этого не пришлось. Я устало пнул дверь ногой.

— Нет, маленькая, просто у дяди Никиты шалят нервы. — С этими словами я переступил порог древней хибары.

— Лабиринт…

Похоже, это слово действовало на белокурого завораживающе. Обретя, наконец, равновесие, я рискнул оглянуться. Он весь как-то отстранился, стальные глаза смотрели внимательно. Ножа уже не было видно. Я гадал, как он вообще его достал, держал и куда спрятал. Его руки, так же как и мои, были скручены за спиной.

— Да, лабиринт. И если бы эти олухи не набрели на мою избушку… — Я замолчал, как мне казалось, многозначительно.

— Так ты живешь там?! — это произнес уже другой пленный, из тех, что закрывали спинами нашу маленькую разборку. Ужас в его голосе был неподдельным, в этом меня убедило и внезапное, одновременное движение, качнувшее всех в сторону — подальше от меня.

Конечно, жить в такой хибаре никому не захочется…

Осмотрелся я, уже сидя на каком-то шатком нагромождении ящиков. Да. Именно хибара. Было трудно подобрать более точное определение. Все здесь, непрочное, насквозь прогнившее, было готово вот-вот рухнуть. Всюду царил беспорядок. Пол был завален хламом: черепки и лоскутья, пестро разбросанные вокруг, казались принесенными приливом галькой и водорослями. Все указывало на то, что дом был покинут много лет назад. Полное запустение. Но вторая дверь хибары давала надежду выйти к дороге, или, хотя бы, в лес. Мне до смерти надоели темные бесконечные подземелья. И потому, в тревоге и предвкушении, я не спешил обуваться. Долго растирал закоченевшие ступни. Пока девочка грызла вчерашний бутерброд, с болезненным удовольствием приложился к походной фляжечке с коньячком. Так что, когда мы снова собрались в путь, я был бодр и спокоен, готов ко всему.

… Но не к тому, что ожидало нас за второй дверью. Яркий свет восходящего солнца ударил по глазам. Щурясь и смаргивая набегающие слезы, я различил темные силуэты приближающихся людей. Обрадованный, я сделал шаг вперед, поднял руку, но отшатнулся, разглядев, наконец, лица. Страх отвратительно мешался в них с угрюмой, первобытной злобой. Руки нервно сжимали суковатые дубины. Многие принялись нагибаться, подбирая с земли камни и жирные комья грязи. Что-то страшное творилось вокруг. Увлекая за собой девочку, я попятился назад, ко входу в хибару. Заметив мои маневры, кто-то в толпе взвизгнул и, до этого безмолвная, она взорвалась неистовыми воплями, ринулась навстречу с бешеной скоростью. Я развернулся, толкнул девочку вперед себя, заслоняя от пронзительно свистящих камней. Шаг. Проклятая дверь не имела ручки. Я вцепился в нее ногтями, стараясь открыть, но не успел. Кто-то в толпе догадался прицелиться. Жало, впившееся в затылок, заставило меня изогнуться дугой. Я тяжело осел на землю. Девочка, держа меня за руку, смотрела на приближающуюся толпу.