Дин Кунц - Психоделические дети

— Тогда прошу тебя, одевайся! — мягко приказал он.

После чего сам вышел. На кухне вынул пистолет из ящика. Снаружи небо было чистым; ветер крепчал, яростно набрасываясь не сугробы. Когда он подогнал машину к двери, она уже ждала.

— Куда поедем? — спросила Лаура.

— Еще дальше, чем в тот раз. И хорошо укроемся.

Рождество приближалось.

Ему пришло это в голову, когда он вел машину. Он подумал о вечеринках и горячем пунше, церковных службах, свечах на алтарях и свечках в окнах, вспомнил о Христе, слезающем с креста, ж стал размышлять, что бы написали апостолы, живи они сейчас, по поводу детей-мутантов.

Заехав подальше в глухомань, он вывернул свой «чемпион» на боковую дорогу, отходящую под углом от шоссе, какое-то время следовал по ней, затем съехал с дороги на широкую колею, которая, сужаясь, вела в лес и наконец сошла на нет посреди зарослей на вырубке. Они находились в трех милях от дороги, укрытые со всех сторон деревьями, и только сверху, откуда с неба на вырубку струили свой свет звезды, их можно было заметить. Едва они выбрались из машины, то услышали стрекот винтов геликоптера где-то у себя над головами.

И взошло солнце. Геликоптер завис над вырубкой; его головные прожектора казались глазами гигантского мотылька, винты — крыльями.

— Фрэнк!

Он сграбастал ее, затолкал в машину, а сам упал за руль.

— Пожалуйста, не пытайтесь предпринять попытку к бегству! — Это был голос Ти.

Он мог попытаться подать машину задом с вырубки, но это наверняка привело бы к плачевным результатам на таком бездорожье, усеянном пнями. Лучше было попробовать прорваться через них. Джеймсон, Ти и еще один андроид, помеченный буквой «К», направлялись к ним, увязая в снегу и достав оружие. Он опустил окно.

— Что вы хотите?

— Если вы закупали продукты в то утро, мистер Кауэлл, — крикнул в ответ запыхавшийся Джеймсон, — то почему ни один лавочник в радиусе пятидесяти миль от вашего дома не зафиксировал в своем журнале ваши покупки?

Ти уже находился на расстоянии двадцати футов прямо перед машиной.

Он выжал акселератор до пола, врубил на всю решетки-радиаторы и почувствовал, как тряхнуло машину, когда Ти оказался под колесами, а второй андроид получил такой скользящий удар корпусом «чемпиона», что ему напрочь оторвало руку. Мотор работал с надрывом. Кауэлл не мог в темпе выбраться из сугробов, так как решетки-радиаторы для растапливания снега были не в состоянии работать сильнее, а они и так уже пахали на пределе. Он резко вывернул руль влево, развернул «чемпион» и погнал обратно по тому пути который уже очистил от снега, когда приехав на вырубку. Он промчался мимо Джеймсона, который едва успел отскочить в сторону. Оба андроида не подавали признаков жизни.

— Мы свободны! — восторженно воскликнул он.

Вибролуч прожег аккуратную дырочку в заднем стекле и поразил Лауру в висок. Она мягко привалилась к нему, из уха у нее капала кровь…

Он мог воплотить луну в образ: «Луна свысока взирает с небес». Мог сделать из девушки розу: «Она была розой, нежной и хрупкой». Мог придумать такие метафоры, что они не могли не вызвать улыбки на лицах, мог сотворить аллитерацию для каждой строчки, сколько бы их ни было. Но он был не в состоянии остановить кровь, капающую из уха.

Он мог встать утром, как дракон из моря.

Окутанный солнцем, облечь свои мысли в слова.

Мог, ложась спать, испытывать удовлетворение почти такое, какое испытывает Бог.

Но остановить кровь — это было выше его сил.

Она лежала на заднем сиденье, лицом вверх, бледным и казавшимся призрачным в слабом свете, который пробивался сквозь шторки заднего окна. Кауэлл, пристегнув себя ремнем безопасности, яростно вцепился в руль. Куда теперь? Сколько у них уйдет времени, чтобы перекрыть все дороги? Лесная вырубка осталась в пятнадцати милях позади, но за последние годы мир сжался до размеров апельсина и по новым меркам пятнадцать миль — не больше чем его зернышко. Возможно, следовало найти небольшой городок и — с пистолетом в руке — силой заставить какого-нибудь врача позаботиться о ней. Спрятать «чемпион» в гараже у доктора. Он сбросил обороты, резко развернулся на перекрестке, заставив колеса пропахать в снегу колеи.

Ее ухо, казалось, было покрыто тонким слоем ржавчины — только жидкой и липкой.

До Колдуэлла двадцать шесть миль…

До Колдуэлла девятнадцать миль…

Он уже был за девять миль от Колдуэлла, когда над верхушками деревьев, скрывавших из виду большую часть дороги, сверху запорхал геликоптер. Машину омыло болезненно ярким желтым светом. Он вывернул влево, вправо, пытаясь увильнуть от луча прожектора. Но они расширили поток света и накрыли обе проезжие полосы. Пули вспороли мостовую прямо перед ним. Одна, взвизгнув, отскочила от капота. Несколько вибролучей заставили вскипеть небольшие участки дороги. Затем вдруг настала темнота — и никакого геликоптера как и не было.

Замедлив ход, он опустил стекло, прислушался. Никакого стрекота проклятых винтов, немилосердно молотящих воздух. Исчез, как в воду канул, а не просто отлетел в сторону. Возможно, врезался? Однако не было слышно ни взрыва, ни треска, как при падении. Он поднял окно и поехал дальше. Раз они засекли его возле Колдуэлла, то теперь придется объехать городок стороной. В пятидесяти милях отсюда лежал Степлтон.

Он оглянулся на заднее сиденье — и у него засосало под ложечкой при виде жены: в коматозном состоянии, кожа — пепельного цвета. Отвернулся и вновь выжал акселератор до пола.

Степлтон через тридцать две мили…

До Степлтона двадцать четыре мили…

В окрестностях Степлтона располагался блокпост. Семь людей и семь андроидов. И они чертовски хорошо знали, чей автомобиль приближается, поэтому все держали оружие наготове…

Смерть — это не то, что подкрадывается к нам в черном балахоне, пуская слюну. Смерть нельзя увидеть…

Это невозможно!

Ее мир — кладбище.

Высоко над ним катилась луна, над самой головой висели облака, как клочья савана, зацепившиеся за ветви мертвых деревьев и хлопающие на резком ветру. Он карабкался вверх по склону холма в холодном воздухе; встречные порывы ветра, смешанного со снегом, заставляли его щуриться.

— Добрый вечер! — поприветствовал его содержатель похоронного бюро.

— Добрый вечер! — отозвался он…

— Все обратится во тлен, — провозгласил бальзамировщик со своего насеста на смотровой вышке.

— Все превратится во прах, — напутствовал могильщик.

Он оставил всех их без внимания. Упорно карабкался по склону холма на вершину, туда, где гробница впилась в небо, как сломанный зуб. Где-то глухо стучали в барабан. Где-то звенел колокол…