Ричард Адамс - Шардик

Он слабел с каждой минутой. Усталость, голод, жгучая боль ожогов, тяжесть намокшей косматой шкуры, частые удары проплывающих бревен подтачивали его силы, как непогода истачивает скалы. Сгущалась вечерняя мгла, и дымные клубы постепенно рассеивались над пустынными лигами мутной реки. Поначалу могучая спина медведя поднималась высоко над водой, и он постоянно смотрел по сторонам, не переставая загребать передними лапами. Теперь же виднелась одна только голова, резко запрокинутая, чтобы нос оставался над поверхностью. Зверь едва шевелился, влекомый течением, и уже почти ничего не видел и не осознавал. Не видел он и темной полоски суши, смутно замаячившей в сумраке впереди. Течение разделилось на два потока, помощнее и послабее, расходящиеся в разные стороны. Задние лапы медведя коснулись дна, но он даже не попытался встать. Вода так и несла его, точно покинутый командой корабль, пока на пути не выросла столбообразная скала, которую он обхватил лапами, нелепо и неуклюже, как насекомое обхватывает прутик.

Медведь долго стоял там в темноте, сам подобный скале, но наконец медленно разжал хватку, соскользнул на все четыре лапы, с шумным плеском пересек отмель и добрел до леса, где рухнул без чувств среди сухих волокнистых корней квиановых деревьев.

3. Охотник

Вытянутый остров длиной около восьми лиг разделял реку на два рукава; верхняя его оконечность рассекала срединное течение Тельтеарны, а нижняя лежала близко к невыжженному берегу, до которого не удалось добраться медведю. Здесь, у нижней, восточной оконечности, поток бурливо перекатывался через длинную и узкую поперечную отмель, изрытую коварными глубокими ямами, — остатки насыпной дороги, построенной давно сгинувшими людьми в незапамятные времена. Остров опоясывали широкие полосы тростника, и в бурю ветер и волны не налетали на каменистые берега всей мощью, а незаметно ослабевали в сотрясающихся густых зарослях. На восточной оконечности, чуть поодаль от берега, над лесом поднималась скалистая гряда, тянувшаяся до середины острова, точно спинной хребет.

У подножия этой гряды, среди усыпанных зелеными цветами квианов, спал мертвым сном громадный медведь. В прибрежных тростниковых зарослях и на нижних склонах горы было не счесть животных, принесенных сюда рекой. Многие умерли, обгорев в огне или захлебнувшись в воде, но многие, особенно водоплавающие — выдры, лягушки, змеи, — выжили и уже приходили в себя и начинали искать пищу. Тысячи птиц, прилетевших на остров с горящего берега, с возбужденным гомоном сновали в кронах ночных деревьев, выбитые из привычного ритма. Несмотря на смертельную усталость и голод, ни одно животное не смыкало глаз, боясь оказаться чьей-нибудь добычей. Здесь, в незнакомой местности, никто не знал, где искать безопасное укрытие, и подобно тому, как холодная земля порождает туман, общее ощущение потерянности порождало тревожную, напряженную атмосферу — резкие испуганные крики, шорохи беспорядочной возни, внезапные птичьи вспорхи, — совершенно нехарактерную для ночной жизни леса, тихой и осторожной. Один только медведь, недвижный, как скала в море, продолжал спать, ничего не слыша, ничего не чуя, даже не чувствуя боли там, где огонь выжег огромные проплешины на мехе и обуглил кожу.

На рассвете подул легкий ветер, принося из-за реки запах тлеющего лесного пожарища, простершегося на много лиг. Над скалистой грядой поднялось солнце, но лес под западным ее склоном оставался в тени. Здесь и укрывались спасшиеся от пожара животные, растерянные и смятенные, не осмеливаясь выйти на яркий свет, теперь заливающий открытые берега и сверкающий на воде.

Из-за ослепительного солнечного света и всепроникающего запаха обугленных деревьев животные не заметили приближения человека, который шел через отмель по колено в воде, пригибая голову ниже пушистых метелок тростника. Он был в холщовых штанах и кожаном жакете, сшитом грубыми стежками на плечах и по бокам. На ногах — уродливое подобие башмаков: кожаные мешки, туго перевязанные на щиколотках. На груди у него висело ожерелье из острых изогнутых клыков, на поясе болтался длинный нож и колчан со стрелами. Оснащенный лук он нацепил на шею, чтоб не намочить. В руке человек держал палку, к ней за лапы были привязаны три мертвые птицы — журавль и два фазана.

Достигнув западного мыса острова, он остановился, осторожно поднял голову и пристально всмотрелся поверх зарослей в лес. Потом медленно двинулся к берегу, раздвигая перед собой тростник с шорохом, похожим на свист серпа в высокой траве. Пара уток взлетела перед ним, но он не обратил на них внимания: стреляя в птицу на лету, недолго и стрелу потерять. Добравшись до суши, он затаился на корточках в высоких кустах болиголова.

Там он просидел два часа, неподвижно и настороженно; солнце тем временем поднялось выше и уже ползло над склоном горы. Дважды человек выстрелил, и обе стрелы попали в цель — одна в гуся, другая в кетлана, маленького лесного оленя. В обоих случаях он из укрытия не вышел, а оставил добычу лежать, где упала. Повсюду вокруг ощущалось тревожное возбуждение, и ветер приносил запах гари, поэтому человек почел за лучшее сидеть тихо и ждать, когда еще какое-нибудь из растерянных и испуганных животных, покинувших обжитые места, случайно приблизится на расстояние выстрела. И вот он неподвижно сидел на корточках, весь зрение и слух, как эскимос над прорубью, и шевелился лишь изредка, отгоняя мошкару.

Завидев леопарда, человек не шелохнулся, только быстро закусил губу и крепче сжал лук. Леопард шел среди деревьев прямо на него, медленно ступая и озираясь по сторонам. Было видно, что он не просто встревожен, но также голоден и готов к нападению, — опасный зверь, с таким одинокому охотнику лучше не встречаться. Он подошел ближе, остановился и несколько мгновений пристально смотрел прямо перед собой, потом повернулся и на мягких лапах направился к месту, где лежал кетлан с торчащей из шеи оперенной стрелой. Когда леопард вытянул голову вперед, принюхиваясь к запаху крови, человек бесшумно выбрался из укрытия и двинулся по широкой дуге вокруг него, останавливаясь за каждым деревом и проверяя, не переместился ли зверь. Он отворачивал голову на каждом тихом выдохе и переставлял ноги осторожно, стараясь не наступать на сухие ветки или россыпи камешков.

Охотник уже находился примерно в половине полета стрелы от леопарда, когда вдруг из ближних кустов трусцой выбежал кабан, наткнулся на него и с визгом метнулся обратно в тенистые заросли. Леопард встрепенулся, повел пристальным взглядом и чуть погодя тронулся в сторону, откуда раздался шум.