Лев Гроссман - Волшебники

За оградой находился треугольный, совсем узенький скверик — даже застройщики на него не позарились. Никто не знал, кто его законный владелец; в свое время жильцы коллективно вывезли оттуда бруклинский кислотный песок и насыпали нормальной загородной земли. Сначала там выращивали тыквы, помидоры и лук, даже расчищали миниатюрные японские садики. Потом сквер пришел в запустение, и в нем разрослись сорняки. В них, в самую гущу, и улетел листок.

Травы при всем своем буйстве уже подсыхали сообразно времени года. Квентин залез в них по пояс, хрустя битым стеклом. Может, на этой бумажке записан всего-навсего горячий телефон «Скорой помощи»? Сквер, хоть и узкий, оказался на удивление длинным. В нем росли три-четыре солидных дерева, и сорняки по мере продвижения становились все гуще.

Листок прилип к дальней деревянной решетке, увитой сухими лозами. Зазвонил мобильник: это был отец, но Квентин не стал отвечать. На периферии его зрения мелькнуло что-то большое и светлое — мелькнуло и тут же пропало. Мертвые петунии, гладиолусы, высокие подсолнухи и розовые кусты стыли, как узоры на ткани.

Добравшись уже, пожалуй, до Седьмой авеню, Квентин упорно продирался сквозь эти заросли — для полного счастья ему только ядовитого плюща не хватало. Кое-где, как ни странно, еще торчали зеленые стебли. В воздухе повеяло чем-то сладким.

Квентин осознал вдруг, что не слышит ни автомобильных гудков, ни магнитол, ни сирен. Мобильник тоже молчал. Пальцы закоченели от холода. Вернуться или дальше идти? Зажмурившись, он пролез сквозь живую изгородь, споткнулся о камень. Он весь вспотел, и его подташнивало.

Открыв глаза, он увидел себя на краю огромного, совершенно ровного, окруженного деревьями луга. Пахло зеленой травой, солнце припекало совсем не с того места, где ему следовало сейчас находиться. И куда делись тучи? Небо сияло ослепительной синевой. Внутреннее ухо Квентина отозвалось на это болезненным спазмом. Задержав дыхание, он выпустил прочь зимний воздух, дохнул летним и чихнул от пыльцы.

На том краю луга стоял большой дом медового цвета, изобилующий башенками, коньками и дымовыми трубами. Посредине высилась башня с часами — даже Квентин понимал, что для жилого дома такая деталь странновата. Единственная стрелка часов двигалась по венецианскому циферблату с двадцатью четырьмя римскими цифрами. В боковом крыле под зеленым куполом помещалась, вероятно, обсерватория. Между домом и лугом простирались террасы, рощицы, фонтаны и зеленые изгороди.

Квентин был почти уверен, что все станет как раньше, если постоять смирно пару секунд. Видимо, его психика дала нешуточный сбой. Он осторожно глянул через плечо. Вместо сквера позади росли большие дубы, авангард какого-то обширного леса. Из левой подмышки стекла струйка пота: день стоял жаркий.

Квентин скинул рюкзак, снял пальто. В тишине щебетала птичка. Неподалеку, прислонившись к дереву, курил щуплый подросток, по виду его ровесник. Рубашка на нем была в узкую бледно-розовую полоску. Не глядя на Квентина, он затянулся и выпустил дым — жара его, похоже, не донимала.

— Эй, — позвал Квентин.

Парень в ответ мотнул подбородком, и только. Квентин, не желая признаваться, что понятия не имеет, куда попал, напустил на себя беззаботный вид. Даже без пальто он весь обливался потом. Типа английский путешественник в тропиках — пытаемся наладить контакт со скептически настроенным аборигеном.

— Это, — откашлялся он, — это Филлори, да? Парень с великой серьезностью опять затянулся и потряс головой.

— Не-а. Север штата Нью-Йорк.

БРЕКБИЛЛС

Он и не думал смеяться — Квентин оценил это позже.

— Север? Это где Вассар,[4] что ли?

— Я видел, как ты перешел, — сказал парень. — Пошли в Дом.

Он бросил сигарету и зашагал через луг, не оглядываясь. Квентин помедлил и стал догонять, испугавшись, что останется здесь один.

На лугу свободно уместилось бы полдюжины футбольных полей. Они тащились через него целую вечность, солнце припекало затылок.

— Как тебя звать? — с полнейшим безразличием спросил парень.

— Квентин.

— Прелесть какая. Откуда?

— Бруклин.

— Лет сколько?

— Семнадцать.

— Я Элиот. Больше ничего мне не говори. Близких отношений я избегаю.

Квентину пришлось сделать несколько очень широких шагов, чтобы с ним поравняться. У Элиота было что-то не то с лицом: рот перекошен, одни зубы растут внутрь, другие наружу. Это походило на родовую травму — может, при рождении на него неудачно наложили щипцы.

Несмотря на это, держался он так, что Квентину сразу захотелось с ним подружиться — нет, просто стать им. Такие, как Элиот, обладают естественной плавучестью в среде, вынуждающей Квентина постоянно выгребать по-собачьи.

— Так что же это за место? Ты здесь живешь?

— В Брекбиллсе? В общем, да… если можно так выразиться.

Через проем в живой изгороди они вошли в тенистый лабиринт из подстриженного кустарника. Зеленые коридоры ветвились, перемежаясь нишами и площадками. Сквозь плотные стенки не проникал свет, но сверху на дорожку ложились желтые полосы. Плещущий фонтан украшала пострадавшая от непогоды белая статуя.

Путь через лабиринт занял у них добрых пять минут. Выход с выстриженными по бокам медведями вел на террасу у самого дома. Легкий бриз создал у Квентина впечатление, что один медведь повернул к нему голову.

— Декан, думаю, скоро выйдет. Сиди тут, — Элиот командным жестом, как сверхвозбудимой собаке, показал Квентину каменную скамейку, — и делай вид, что все так и надо. А если скажешь, что я курил, запихну тебя в самый нижний круг ада. Я там не был, но молва гласит, что в нем почти так же хреново, как в Бруклине.

Элиот ушел назад в лабиринт, а Квентин послушно сел на скамейку. Держа рюкзак и пальто на коленях, он смотрел на серые плиты между начищенными парадными ботинками. Быть не может, сказал он себе, но эти слова шли вразрез с окружающим его миром. Как будто он принял наркотик с весьма приятными для себя последствиями. На плитах виднелся какой-то узор — не то переплетенные лозы, не то стершиеся от времени буквы. В солнечном луче плясали пылинки. Если это галлюцинация, то у нее чертовски высокое разрешение.

Самым странным здесь была тишина. Ни единой машины, точно он попал в фильм с выключенным звуком.

Французские двери с грохотом распахнулись, и на террасу вышел высокий грузный мужчина в полосатом костюме из индийского льна.

— Добрый день. Квентин Колдуотер, я полагаю?

Говорил он, немного не дотягивая до британского акцента — считал его претенциозным, как видно. Открытое, добродушное лицо, редкие светлые волосы.