Башня. Новый Ковчег-3 - Ольга Скляренко
— В общем, сама придумай что-нибудь, хорошо?
Кира, поняв, о чём это он, судорожно кивнула, и Игнат, тяжело ступая, вышел вон из комнаты.
Глава 1. Кир
— Кирилл! Постой!
Кир обернулся на голос, досадливо поморщился и остановился. Чёрт, знал ведь, что надо обойти, свернуть в обход, туда, где сновали ремонтники, и стены содрогались от их перфораторов. Но поленился, отправился коротким путём, решил, что проскочит. И вот — не проскочил.
Вера Ледовская шла к нему, решительно и торопливо.
— Кирилл! Хорошо, что я тебя встретила. Привет.
— Привет, — отозвался Кир, настороженно глядя на Веру.
Он сознательно её избегал. Её и всех остальных, Марка и братьев Фоменко. С тех пор как…
«Чёрт её принёс», — подумал он тоскливо.
— Ты что, избегаешь нас? — Вера словно прочитала его мысли, и Кир поёжился под её пристальным взглядом. Сейчас она была похожа на своего деда, легендарного генерала. Такие же холодно-серые, проникающие насквозь глаза и голос — не говорит, а приказы раздаёт.
— Почему избегаю? Просто дел много…
Кир отвёл глаза и уставился в пол.
— Какие у тебя, интересно, дела? — Вера прищурилась. — В больнице никого не осталось, кроме наших стариков. А туда ты как раз и носа не кажешь, пока мы там.
— Мне Анна Константиновна поручение дала… — Кир пытался придумать какой-нибудь предлог, но с этим у него было туго.
— Какое поручение?
— Не твоё дело, — грубо огрызнулся он, так и не найдя никакого предлога.
Так было всегда — едва Кир чувствовал опасность или неловкость, он сразу начинал хамить. Вот и сейчас, он засунул руки в карманы, ухмыльнулся и нагло уставился в стальные Верины глаза. А ведь он, в сущности, ничего не имел против этой девчонки, она ему даже нравилась, как и все они, вся их компания. Но в сложившихся обстоятельствах он просто не мог заставить себя с ними общаться.
Вера несколько секунд сверлила его глазами, словно пытаясь прожечь в нём дыру, через которую на свет божий вылезут его мысли и мотивы поступков, потом вдруг отступила.
— Ладно, мне в принципе плевать на твои дела. Я не про это хотела с тобой поговорить…
Кир напрягся. Его ухмылка стала ещё более наглой, и он даже почувствовал неодолимое желание сплюнуть прямо под ноги Вере. Он знал, о чём она хочет с ним поговорить. Точнее, о ком. Знал и отчаянно боялся этого разговора.
— Ты почему к ней не зашёл? — в лоб спросила она.
В этом была вся Вера — никакой дипломатии, никаких хитрых подходов и вступительных речей. Только напор и грация танка, рвущегося в атаку. Выстрел в упор и полное отсутствие жалости к врагу.
— К кому, к ней?
— Не корчь из себя идиота, — тут же бросила Вера. — К Нике, конечно. Ты хоть представляешь, каково ей сейчас?
Кир представлял. Каждую ночь представлял, лёжа без сна в своей спальне в родительской квартире. И каждый день тоже представлял, слоняясь почти без дела по развороченной и наполненной строительным мусором больнице. Каждый час, каждую минуту. Думал о том, как она там, его Ника. Ему даже не нужно было закрывать глаза, чтобы увидеть её лицо — оно и так стояло перед глазами. Бледное, с едва заметными тенями под глазами и выцветшими веснушкам, искажённое болью и страданием.
Но самым мучительным было то, что он понимал, как легко, несколькими словами он может отогнать эту боль от Ники. Две-три фразы, и Никины глаза снова засияют, появятся искорки-смешинки, и на любимом лице заиграют солнечные веснушки. Всего-то две-три фразы…
— Без меня там утешитель найдётся, — пробурчал Кир.
— Понятно.
Вера поверила. Вероятно, ещё и потому, что тут Кир не врал. Осознание того, что сейчас рядом с Никой не он, Кир, а какой-то непонятный Стёпка, добавляло изрядную порцию болезненных ощущений в тот коктейль из эмоций, который Кир мучительно цедил последнюю неделю.
— Кирилл, ну как ты не поймёшь, что сейчас не время для глупой ревности. Наоборот, именно сейчас ты ей нужен.
— Нужен я ей, как же, — Кир горько усмехнулся.
— Нужен, — убежденно проговорила Вера.
— Это она тебе сама сказала?
— Ты сам знаешь, она такое сама не скажет…
Кир молчал, насупившись. Да, сейчас он выглядит перед Верой ревнивым, обиженным и эгоистичным придурком. Ну и пусть. Пусть. Знала бы она… В мозгу опять калейдоскопом закрутились события: разрушенная платформа, Савельев в бреду, тонкий голос Егор Саныча: «я — врач!», Сашка — ни кровинки на лице, и хитрые, умные и жёсткие глаза Литвинова…
Та страшная ночь, с изматывающей беготнёй по лестницам, с липким страхом, запустившим свои щупальца за воротник, с чужими, навсегда остекленевшими глазами, с запахом крови и пота, сменилась тусклым утром — полусном, полуявью, полубредом.
Кир, очнувшись, вынырнув даже не из сна, а из какой-то фантасмагории, куда погрузилось его усталое сознание, и, сидя на жёстком стуле в полутёмном коридоре, совершенно один, долго не мог сообразить, что происходит. Сидел и тупил, уставившись в стену напротив, скользил растерянным взглядом по трещинам на отслаивающейся и вздувшейся краске. А потом случайно сунул руку в карман, и его обожгло, оглушило, как от звонкой пощёчины — фотография!
Он ни капли не сомневался в том, где, в каком месте он её обронил, потому что отчётливо помнил, как инстинктивно нащупал фотографию в кармане, когда они с Сашкой примчались на двадцатый и занырнули за неработающие арки-металлоискатели. Тогда фотография ещё была с ним, а значит…
И снова привычно замелькали лестницы и этажи.
Кир едва ли отдавал себе отчёт, зачем в то утро он опять помчался на Северную станцию. Что в нём было такого, в этом маленьком кусочке пластика с отпечатанной фотографией серьёзной и чуть сердитой девчонки, у которой и всей красоты-то — одни веснушки, но что-то, наверно, было, что заставляло вот так сорваться с места и нестись туда, куда нестись бы совсем не стоило.
Он не замечал ни утреннего холода, ни сырости,
