Лучший из худших (СИ) - Дашко Дмитрий

Бред? Слишком детальный и логичный для бреда.

Нет, была у моего приятеля история, как он писал курсовик по пьяни. Вернулся с вечеринки бухой, в дрова, внезапно почувствовал вдохновение, засел за работу, накатал с дюжину листов, причём, как говорил, всё казалось изумительно стройным и понятным. Закончив трудиться, завалился спать. Когда проснулся и перечитал, что наваял, просто охренел: предложения могли оборваться посредине, потом пропуск в поллиста, какие-то загадочные расчёты, чертежи…

Но это явно не мой случай.

Тогда, что ж получается? Я попал?

По всему выходит, что так, причём состоялся перенос не физический, а ментальный. Моё сознание, очевидно, подгрузилось в чужое тело.

Выглядит лютой жестью, но пока это самое логичное объяснение происходящему.

Если вспомнить то, что говорил Станислав Сигизмундович (долго ему ещё сухарики хрумкать не придётся со сломанной-то челюстью), получается, что это не мой мир, а некая параллельная реальность.

Дополнительно: поляк упоминал о существовании императора и дворянства. В принципе, у нас в половине Европы монархия и ничего, живут как-то люди и не парятся.

А вот фразочка, что я будто бы убил сразу пятерых, причём с помощью магии — это уже за гранью добра и зла.

Допустим, настоящий хозяин тела, в котором я нахожусь, действительно перебил столько народа (зачем — другой вопрос), но вот упоминание магии… Я что, Гарри Поттер здешнего разлива?

Где тогда моя волшебная палочка?!

Шок, бляха муха, это по-нашему, по-большевистски…

Ход размышлений прервал визит ещё одного, совершенно незнакомого мне человека. Он тенью проскользнул в комнату и встал напротив меня.

Готов поклясться всем, что у меня осталось: прежде мы никогда не встречались, однако я ощутил в себе внезапно нахлынувшее чувство любви и нежности по отношению к этому мужчине.

Он был немолод, выглядел чрезвычайно усталым, я бы даже сказал измождённым. Тёмные круги залегли у него под глазами, подбородок заострился, скулы были обтянуты кожей.

Высокий, худощавый, пропорционально сложенный, с широкими плечами и узкой талией. Плотный серый костюм-тройка сидел на нём как влитой.

Он слегка прихрамывал и опирался на элегантную тросточку, совсем, как лондонский денди.

Ещё мне показалось, что его окутывало что-то вроде прозрачного кокона, который иногда светился и переливался красками.

И это было как-то странно.

Неужели я вижу человеческую ауру? Если это так — то почему не могу рассмотреть свою? Всё чудесатей и чудесатей.

Покуда я предавался этим мыслям, незваный гость глядел на меня с нежностью и печалью, не проронив при этом ни слова.

Я присел на шконке, подобрав ноги.

Что-то внутри перевернулось, в душе засаднило. Растерянность овладела мной.

- Отец, — машинально вырвалось из моих уст. — Зачем? Тебе нельзя сюда приходить!

Глава 3

Сказав это, я замер. Отец… Мой отец совсем не такой. Нет, что-то общее в чертах лица у них есть, только мой родитель был типичным «новым русским» из девяностых, полубандитом — полубизнесменом. У него до сих пор в шкафу висит малиновый турецкий пиджак, в котором папа ездил на разборки.

Коротко стригся, ходил в тренажёрку, качался, таскал на шее массивную золотую цепь. Она в доме не сохранилась, осталась только на старых фотках. Надо сказать, выглядел тогда папа угрожающе.

Потом, в двухтысячных, набрался манер, пообтесался, но я-то знал, на что он способен. Закатает врага в асфальт и не поморщится.

Как говорится, old school. Таких больше не делают.

А человек, который вошёл в палату тюремной больницы, держался иначе, в нём сразу чувствовалась порода, нечто, что автоматически выделяло среди других. Это сложно описать, тут надо видеть и чувствовать.

Но почему я назвал его отцом, причём это произошло совершенно непроизвольно? В голове промелькнула догадка: кажется, это сработала память того, в чьём теле я оказался. Стоило мне слегка потерять контроль над собой, как он включился.

Да уж… такими темпами и до шизы, то есть шизофрении недалеко. Скоро буду сам с собой разговаривать.

С другой стороны, из всего необходимо извлекать пользу. Вряд ли удастся встроиться в этот мир без знаний о нём, а память реципиента (слово-то какое!) может стать в этом хорошим подспорьем. Вот только надо научиться ей управлять. Честное слово, не хочу делить башку с другим сознанием.

Пока я размышлял о том, что произошло, отец положил руку мне на голову.

- Здравствуй, сынок! Я не мог не прийти. Я до сих пор чувствую вину перед тобой. Ты проявил истинное благородство, когда взял вину старшего брата на себя.

Та-дам! Оказывается, я буду мотать четверть века не за себя, а за чужого человека… Девки заплясали ещё интересней! Даже не по четыре, а по восемь в один ряд.

Не, ну ни хрена себе аттракцион неслыханной щедрости за мой счёт! Понятно, что паренёк, в теле которого я оказался, выгораживал своего брата, но если взглянуть на вещи трезво, мне до его родни как до лампочки. То есть абсолютно фиолетово.

Для меня они никто и звать их никак.

Вот только что мне прикажете делать? Сказать, что вы ошибаетесь и вообще я — не тот, за кого вы меня принимаете? Так ни одна вменяемая собака не поверит.

Да я и сам бы не поверил.

От такого открытия меня кинуло в жар.

- Ты правильно поступил, — продолжил гнуть линию отец «родной». — Только у Валерия есть шансы удержать наш род на плаву. После моей смерти он станет достойным наследником и продолжателем фамилии Ланских.

Ага, выходит, мы с реципиентом двойные тёзки. Только вот в два раза от этого слаще не стало.

- Мне пришлось публично заявить, что я отрекаюсь от тебя и, что ты — больше не мой сын, — голос собеседника дрогнул — Это был худший день в моей жизни. Я чуть не сошёл с ума.

Нет, это я чуть не сошёл с ума, когда сообразил, в какую «Санта-Барбару» угодил не по своей воле.

- Но хуже всего пришлось матери. Она высохла от горя.

Мама… мамочка… Тут я взял себя в руки. Мама осталась в другом мире, даже боюсь представить, как она сейчас. А женщину, про которую говорит мой собеседник, я не знаю.

У неё доброе улыбающееся лицо, смеющиеся глаза. Когда мне было плохо, я приходил к ней, мы просто разговаривали, и мне становилось намного лучше. Она всегда поддерживала меня, переживала мои огорчения сильнее, чем я, и больше меня радовалась моим успехам…

Я скинул с себя это наваждение, образ женщины с далеко не увядшей красотой…

- Отец, — я сглотнул тугой комок слюны, — пожалуйста, расскажи, как всё произошло на самом деле.

Он удивленно посмотрел на меня.

- Анатолий?

- Папа… Я могу тебя называть моим отцом?

- Публично — нет, но здесь мы одни.

- Папа, не задавай мне, пожалуйста, вопросов… Просто отвечай на мои. В последнее время я стал сам не свой, в голове всё перепуталось, а я должен разложить всё по полочкам… Почему мой брат убил этих несчастных?

- Несчастных? — в голосе отца проснулась ненависть. — Это были наёмные убийцы, подосланные Голицыными. Разумеется, с подачи Остерманов. Эти фамилии давно ненавидят нас и делают всё, чтобы окончательно втоптать в землю. Валерий, твой брат — последняя надежда нашей семьи. Он делает большие успехи в бизнесе и политике, простолюдины любят его…

Другими словами, мой братик — популист. Знакомо до омерзения.

- И тогда наши враги решили убить его, — продолжил отец. — Валерия заманили в ловушку, якобы прочитать лекцию в закрытом клубе. Он часто так делает, его речи пользуются спросом у публики. Когда он приехал, на него напали. Напали не просто так, а с целью убить. Защищаясь, он применил магию. К сожалению, киллеры погибли все до одного. Свидетелей произошедшего не осталось, доказать, что это была самооборона, он бы не смог. Тем более, убийцы оказались как на подбор — сплошь отставные унтера, половина с боевыми наградами. Следствие с самого начала было бы пристрастным, учитывая, как много у нас врагов в высших эшелонах власти. Валерий сначала хотел сдаться на милость судьбы, но ты принял решение взять вину на себя и заявил, что приехал тогда, вместо брата.