Джейн Йолен - Карты печали

– Эта девочка, дайте-ка, я заберу ее, – сказала Седая Странница.

Хотя было ясно, что я – королевского посева, так как я была высокая и глаза у меня были золотые, я была неуклюжей девочкой, и мама с ее сестрами не хотели, чтобы я уехала. Нас связывала между собой не любовь, а жадность. Я много работала, больше всех, потому что я предпочитала это их обществу. Если бы я уехала, пострадали бы свиньи. Кроме того, в тот год, с тех пор, как я была допущена в Зал, я приобрела в нашем городишке довольно большую популярность. Моя мать и ее сестры не способны были видеть дальше стен собственного свинарника.

Но Седая Странница резонно заметила, что у них нет средств, чтобы дать мне образование за пределами этого незначительного Зала.

– Пусть поедет со мной и учится, – сказала Седая Странница, – а я дам вам взамен шелка, чтобы вы нашли другую свинарку. – Она не предложила прикоснуться к ним, потому что она разгадала их жадные наполненные камнями души.

Они колебались.

– Она приведет плакальщиц во все Залы, чтобы повторять имена вашей семьи, чтобы помнить вас. – Она помахала перед их лицами куском шелка радужного цвета.

Я никогда не узнаю, какой аргумент оказался решающим, но они отдали меня в ее руки.

– Вы больше не увидитесь с ней, – сказала им Седая Странница, – разве только издали. Но ее имя будет по-прежнему вашим именем. И я обещаю вам, что она не забудет своих предков.

Так оно и случилось.

– А КАРТЫ?

– Нет, не торопи меня. Я дойду до Карт. Но раньше я должна рассказать обо всем, чтобы было понятно.

Мне тогда было шестнадцать лет. Не такая молодая, какой была сама Странница, когда ее избрали, но достаточно молода. И все же я покинула дом, ни разу не оглянувшись, держась рукой за ее платье. Я даже не нарисовала себе слезы по случаю ухода, так мала была печаль. Они остались, лапая шелк, более жадные, чем свиньи, которые почувствовали, что я покидаю их, и скорбели единственным доступным для них способом – они отказались от еды. Позднее мне говорили, что моя мать и одна из сестер приходили в Эль-Лалдом и просили шелка или, по крайней мере, орешек люмина.

Им дали большой кусок шелка с вышитым на нем красным зверем, похожим на большую ящерицу – и одновременно побили их.

– Если вы явитесь опять, – предупредили их, – она сможет добавить несколько имен к строчкам плача. И это будут ваши собственные имена.

Ну, никому не нравится быть призванным в Пещеру раньше срока. Они поняли, что с ними не шутят. Ноги их больше не было в городе.

Таким образом я в результате стала ребенком Седой Странницы. Я бы взяла себе ее семейное имя, если бы она позволила. Но она дала клятву, что я останусь сама собой, а она придавала большое значение всем своим обещаниям. Поэтому я сохранила свое имя, Гренна. Но во всем остальном я принадлежала ей.

Я научилась всему, чему она могла научить меня – и большему. Потому что даже когда она не учила, я училась у нее, наблюдая, слушая и – как я потом узнала – любя. Это у вас прекрасное слово. Мне кажется, вы можете все же дать нам кое-что хорошее.

Но Седовласая уже была старой, и мы провели вместе только пять лет. Простите мне мои слезы. Она обычно говорила, что плачут ради искусства. Но я уже не плакальщица. Те, кто придет после, будут оплакивать меня.

Итак, теперь я подхожу к тому, о чем вы хотите услышать, к Картам. Но сначала я должна коснуться ее смерти, потому что именно это вдохновило меня на Карты Печали. Это было много, много лет тому назад, но я все помню очень четко. Это потому, что я никогда это не записывала. Держать во рту значит помнить. Мой голос делает рассказ правдивым.

Разрешите, я буду вам рисовать и вслух объяснять картинки. Вы прибыли с неба, ваши воспоминания лживы. Мои краски вон там, в круглой деревянной коробке на полке. Да, это она, на ее крышке нарисованы слезы, похожие на цветы. А'рон вырезал ее для меня, по сюжету рассказа, который он помнил со старой Земли. Я очень дорожу ею. Принесите ее мне.

Сначала я нарисую пещеру, такой, какой она была тогда, просто одна из выемок в горах. Вам трудно будет поверить, что это то же самое место. У нас ушли многие годы, чтобы изменить ее.

Седовласая и я нашли ее через три дня, хотя до нее можно дойти за один день. Она знала, где пещера находится, но у нее была параличная походка, отчего приходилось идти медленно. На ночь мы останавливались под раскидистым деревом румум и вместе смотрели на звезды. Она говорила мне, как они называются, странные у них имена, на вашем языке. Она знала о них много историй. Вас это удивляет? Не должно. Седая Странница бродила среди вас и слушала. Она запоминала все, что слышала от вас, хотя она не подражала вашим привычкам.

– Я ВИЖУ.

– Так же, как вы на своем языке говорите «Я вижу», имея в виду, что вам понятно, мы говорим «Я слышу». Мне это объяснил А'рон. И, конечно, Седовласая умела слушать лучше, чем кто-либо.

Ну, значит, это наша пещера. Вход был скрыт густо переплетенными ветками колючего кустарника. Я потратила несколько часов, чтобы расплести их. Седовласая не разрешила мне обрубить ветви.

Она обнаружила эту пещеру, когда только стала Плакальщицей Королевы. Она часто говорила мне, что в тот первый год после смерти Мастера она убегала в горы, чтобы думать. Она ужасно скучала по дому и что-то злило ее. О, я вижу по вашему лицу, что вы знаете эту часть ее истории. Ну, злость и тоска по дому были ее частыми спутницами. Не моими. Я не была счастлива, пока не ушла из дома. Я могла затосковать только от мысли, что надо туда возвращаться. Если я о чем и жалела, так только о том, что бросила своих бедных свинок на милость своей родне.

В пещере была постель, вернее, койка, сооруженная из дерева румум с сеткой из очищенной лозы, протянутой от одного края до другого. От одной только мысли, как она очищала эту лозу от шипов, прядь за прядью, совсем одна, мне хочется плакать. Каждую неделю я набивала наши матрацы сладко пахнущими травами и сухими листьями румума. В изголовье и у ног я ставила свечи. Около них в пещере был естественный дымоход, и дым от свечей вытягивался через него тонкой ниточкой. Однажды мне показалось, что дыхание Седовласой струится из нее, завиваясь спиралью и находя свой путь из пещеры. Вот, я нарисую это. Видите?

А потом появился А'рон, и все, конечно, изменилось. Он и Б'оремос принесли новость, что Королева умерла, от чего Седовласая стала и сильнее, и слабее. Но маленькая Линнет и ее смех заполнили собой пещеру, и на время показалось, что Седовласая выздоравливает. Она стала легче дышать, как будто с нее спала тяжесть лет.

Если она и знала, что умирает, то не говорила об этом. Если ей было больно, об этом можно было только догадываться. Ради ребенка она никогда не бывала печальной. Она была, как тыква, в которую вставлена свеча. Какое-то время вы видите только свет, вы не замечаете, до тех пор, пока не станет слишком поздно, что тыква насквозь прогнила.