Джейн Йолен - Карты печали

Я взглянула на свое отражение в маленьком зеркальце, которое я повесила для Линнет, у нее была детская страсть к таким вещам. По моим щекам проложили бороздки настоящие слезы. Я могла бы по ним нарисовать слезы любого цвета, но я просто не в силах была вот так просто разрисовать себе лицо и проститься с ней.

Я обратилась к ней, чуть дыша:

– Прости меня, Седовласая. Прости, что моя печаль слишком велика.

Она бы содрогнулась от океана слез. Но хотя я не была ей родной по крови, я была ее верной ученицей. Она была мне дороже, чем родная мать, и я должна была сделать в ее честь что-то большее. У нее должны быть длинные, длинные ряды плакальщиц. Я обязательно дам ей вечность.

Поэтому всю следующую ночь в Королевском Зале Плача, пока плакальщицы входили и выходили, с большей или меньшей искренностью, кто как мог, произнося ритуальные слова, я рисовала карты. А'рон увел Линнет, потому что если бы они скорбели рядом со мной, я бы этого не вынесла.

Я работала молча и, возможно, именно мое молчание поначалу привлекло плакальщиц. Если у меня, как у молодой плакальщицы, и была репутация, то не благодаря молчанию. Острый язычок – это еще самое мягкое, что говорили обо мне. Но если вначале их привлекло молчание, то потом они возвращались снова из-за Карт Печали.

У меня ушло семь дней и бессонных ночей, пока я закончила рисовать. А потом я вернулась в пещеру и проспала целую неделю, почти не осознавая, кто я, и что я, и где именно я спала. А'рон – чтобы приглушить собственное горе – строил вокруг меня дом, дом настолько непохожий на пещеру, как только возможно: он был полон света и неба. Когда я, наконец, по-настоящему очнулась и поняла, где я, руки у меня были так запачканы краской, что ушли месяцы, пока они снова стали чистыми. А'рон говорил мне, что каждый раз, когда он пытался обтереть мне пальцы, я дралась с такой яростью, которую нельзя было ничем усмирить. Я ему не поверила, но он показал мне синяк под глазом, и я много раз поцеловала это место, чтобы выпросить прощение, а он смеялся. Одежду, в которой я была ту неделю, я сожгла. Те семь дней так и не восстановились в моей памяти. Что происходило, я знаю только со слов А'рона. Но я верила ему, он никогда не лгал.

Я привела к Седовласой такие ряды плакальщиц, которых не бывало ни до, ни после – длинные, торжественные ряды: молодые и старые, мужчины и женщины, дети, которые никогда не видали, как оплакивала она. Даже небесные путешественники пришли. Их, я уверена, привлекло любопытство, но они оставались и плакали вместе со всеми. Видимо, вы – люди, которые изредка плачут. И каждый раз, как люди видят Карты, ряды пополняются еще одним плакальщиком. О, Седовласая обязательно будет бессмертна.

– Я БЫЛА ТАМ. Я БЫЛА СРЕДИ НЕБЕСНЫХ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ, КОТОРЫЕ ЛИЛИ НАД НЕЙ СЛЕЗЫ.

– Да? Я тебя не помню.

– МЕНЯ ТРУДНО НЕ ЗАПОМНИТЬ. НАВЕРНОЕ, ТЫ НЕ ВИДЕЛА МЕНЯ.

– Ты права; с моей стороны невежливо было так говорить. Но я рада, что ты там была.

– А ЧТО ЖЕ КАРТЫ?

– Карты? Я не забыла. Убери краски. Картинка? Это пустяк, так, быстрый набросок.

– МОЖНО МНЕ ОСТАВИТЬ ЕЕ СЕБЕ?

– Конечно. И каждый раз, как ты посмотришь на нее, ты вспомнишь Седовласую.

– Я БЫ ХОТЕЛА УЗНАТЬ ЕЕ ПОЛУЧШЕ.

– Она бы тебе понравилась. Я вижу, ты знаешь наши ритуалы. Поэтому я отвечу тебе, как положено. Она бы выросла от твоей дружбы. И это – чистая правда. Хотя она сторонилась ваших обычаев, она не забывала повышать свое мастерство пониманием. И, конечно, она полюбила А'рона еще до того, как он стал нашим, одним из нас.

– ДА.

– А теперь о Картах. Видишь, я не забыла. Сейчас настало время показать их.

– ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ Я ИХ ДЕРЖАЛА ТАК?

– Разложи их.

В первой колоде было одиннадцать карт, а не те разукрашенные тринадцать плюс тринадцать, которыми пользуются игроки. Я нарисовала Карты на толстой бумаге, которую я сделала из размоченного и спрессованного тростника. Я сделала рисунок тонкой линией, так что только я сама могла разобрать контуры. Потом я раскрасила их красками и мелками, которые использовала для своих масок скорби. Вот почему здесь только основные цвета, не широкая палитра живописи, а ряд чистых красок скорбящего тела. Красный? Об этом цвете много говорили. Вот правда о нем. Это вообще была не краска. Это была моя собственная кровь. Я взяла ее из изгиба левого локтя, из ближайшего сердцу сгиба. Вы и сейчас можете видеть шрам. Сейчас это не больше, чем след от укола булавкой. А'рон сказал, что именно поэтому я потом так долго спала. Не от истощения или от горя. У меня началась болезнь крови, и он попросил для меня лекарства на вашем корабле. Когда ваши люди не дали ему ничего…

– ОН ЗНАЛ, ЧТО НЕ ДОЛЖЕН БЫЛ ПРОСИТЬ. ЭТО ПРОТИВОРЕЧИТ НАШИМ КЛЯТВАМ.

– Он держал меня руками во время горячки, даже когда я бушевала и била его кулаками. Даже когда Линнет плакала, он держал меня. Следов от этой горячки не осталось, кроме шрама. Я не помню…

– НО КАРТЫ?

– До сегодняшнего дня первые тринадцать карт называются Главной Колодой. Тебя это сбивает с толку? Ты что-то считаешь на пальцах? В Зале Плача было сделано одиннадцать, а потом, после недели горячки и сна, я встала и нарисовала еще две. Главная Колода хранится в Музее Совета, на бархате под стеклом. Карты каждый месяц раскладываются в ином порядке, как будто этот порядок сейчас имеет значение.

Первая колода непосредственно выражала то, что я испытывала. В ней не было тайной символики. Семь Плакальщиц занимали по одной карте на каждую из больших семей. Пещера, в Которую Совсем не Проникает Свет, самая темная карта, это, конечно, карта смерти. Как мы появляемся из пещеры-утробы, точно так же мы в конце уходим в другую пещеру. И моя дорогая Седовласая ушла к своему концу в настоящей пещере. Картинка на карте – точное изображение ее последнего покоя: кровать в центре пещеры, убранная триллисами и траурными ягодами, ее постель.

Королева Теней – главная карта, потому что Седовласая всегда была верна своей Королеве. А Певец Погребальных Песен – младшая карта. Подвижная карта, карта, которая может легко перемещаться вверх и вниз, названа в честь моей Седой Странницы. Лицо на карте – это ее лицо, а темные волосы под серой накидкой убраны цветами. Но это Странница молодая, не искалеченная возрастом и болью. Когда на ее лице не было морщин и когда небесный принц был ее любовником.

Семь Плакальщиц. Пещера. Королева. Певец. Седая Странница. Всего одиннадцать карт. А после своего сна я добавила еще две: Человека-Без-Слез и Чашу Сна.

Я иногда думаю, что это был просто сентиментальный жест. Седовласая часто говорила мне, чтобы я не путала чувства и чувствительность. Не знаю, что бы она об этом подумала. Но я это делала для нее: я делала так, как все настоящие плакальщицы создают свои стихи, изречения, песни и картины. Это все старые, медленные способы, но как бы они ни были стары и медлительны, они – о рождении и смерти и о короткой дорожке, по которой мы идем между ними.