Брэнт Йенсен - Вендия 1. Город у священной реки

— Да, — сказал Тхан. — Последний раз — вчера перед тем, как его передали городским стражам. Когда выяснилось, что у него не было сообщников, он перестал представлять для нас интерес.

— Откуда такая уверенность, что их не было? — поинтересовался Конан.

Кшатрий не ответил.

— Его пытали? — уточнил свой вопрос киммериец.

— Вы спрашиваете меня об этом представитель Турана?

Конан догадался, на что намекает вендиец.

— Нет, можете говорить спокойно. Шеймасаи ни о чем не узнает.

Посол не потерпел бы, чтобы к Хамару применяли пытки после того, как маги в один голос заявили, что убийца не был составной частью какого-либо заговора.

— Хамара угостили настойкой из лотоса, — сказал Тхан, — и отправили на два колокола к нашим пыточных дел мастерам. Они умеют работать, не оставляя на теле подопечных никаких следов, и добиваются при этом замечательного эффекта. Но Хамар, как оказалось, говорил правду. Вернее, он искренне верил в ту ложь, что подсунуло ему его безумие.

— После лотоса он ничего не помнил? — спросил Конан.

— Ничего, — подтвердил Тхан. — И это к лучшему, поверьте. Он вчера был в таком состоянии, что на него смотреть страшно было. Весь трясся, умолял его отпустить, клялся, что никого не убивал. Мне даже в какой-то момент стало его жалко.

— Проклятье, — пробормотал Конан.

Он представил себе задиру и жизнелюба Хамара, закованного в цепи, ожидающего скорой и неминуемой смерти. Образ получался пугающий.

— Иногда мне кажется, — тихо произнес вендиец, — что лучше было бы вам его тогда прямо у себя во дворце убить.

— Проще, — поправил северянин. — Так было бы проще.

Глава 15.

Первый день расследования. Где-то в Айодхье.

Когда киммериец очнулся, мир так и не пришел в норму.

Краски казались размазанными. Образы улицы, стоящих на ней людей, домов и неба сливались в единую картину, которую Конану никак не удавалось разбить на составляющие. Он мог только догадываться, что есть что. Этому сильно мешала головная боль, которая усиливалась при малейшем движении. Тело реагировало на команды разума с определенным запозданием и не всегда. Тем не менее, киммериец обнаружил, что он стоит на ногах и падать не собирается.

— Он, кажется, пришел в себя.

Конан узнал голос, но никак не мог вспомнить, кому он принадлежит.

— Слушай меня, туранский ублюдок, — человек подошел к киммерийцу, схватил его за подбородок и развернул к себе.

Сотник попытался ударить наглеца, но промахнулся.

Раздался смех.

— Рвешься в бой? — спросил человек и тут же отвесил Конану увесистую пощечину.

— Сдохнешь, — пообещал киммериец. Слова давались ему с большим трудом, но хоть по слогам, угрозу он выговорил.

Ответом ему стал очередной приступ смеха.

Конан сжал покрепче зубы и постарался сконцентрироваться. Надо было быстрее приходить в себя, иначе эта история могла плохо закончиться.

— Узнаешь меня? — киммерийца вновь схватили за подбородок.

— Нет, — ответил Конан.

Краски расплывались все больше и больше. Северянин даже перестал различать контуры стоящих перед ним людей. Судя по первому впечатлению, их было четверо, но он мог и ошибаться.

— Вспоминай! — потребовал человек. — Ты же узнал меня во дворце. Я это сразу понял.

Киммериец начал прокручивать в голове события последнего дня. Пробуждение, нападение тени, разговор с Шеймасаи, завтрак с Масулом, визит к Телиде… Что же было дальше? Головная боль мешала сосредоточиться. Еще должен был быть какой-то дворец…

Конечно! Дворец повелителя!

Конан понял, что за человек задавал ему вопросы. Тот десятник гвардии, так и оставшийся безыменными, что умудрился затеять ссору с Шеймасаи.

— Молодец, — похвалил северянина кшатрий и врезал кулаком ему по печени. — Вижу, ты догадался, кто перед тобой. Не хочу, чтобы ты принял смерть от руки незнакомца.

— Сдохнешь, собака, — еще раз пообещал киммериец. Теперь уже более твердым голосом.

— Из-за тебя меня разжаловали и унизили, туранец, — продолжал говорить кшатрий. — Я теперь простой гвардеец, и командовать десятком мне доверят не раньше через пять лет!

В конце фразы вендиец сорвался на крик. Чтобы выместить накопившуюся злобу, он со всей силы пнул северянина по коленной чашечке. Киммериец не издал ни звука, лишь плотнее сжал зубы.

— Но тебя это не должно волновать, — кшатрий явно желал выговориться. — По той простой причине, что сегодня, прямо сейчас, ты умрешь. Но это будет не убийство, а честная дуэль. Как видишь, мы не отобрали у тебя оружие.

Конан проверил. Сабля действительно была на месте.

Вот только поединок, в котором один из противников ничего не видит и двигаться может с большим трудом, он честным назвать не мог. Кшатрию, разумеется, до этого не было никакого дела.

— Начали, — сказал вендиец.

Киммериец тут же выхватил саблю и выставил блок против удара сверху. Раздался звон. Сталь встретилась со сталью. Повезло, первый удар удалось предугадать. Дальше оставалось ориентироваться только на звук шагов вендийца. Сам киммериец тоже не стоял на месте, заставляя противника двигаться. Еще трижды Конан умудрялся отводить удары противника. На четвертом удача отвернулась от северянина. Он неудачно поставил блок, и вендиец вышиб саблю у него из руки. Тут же кшатрий свалил Конана подсечкой, опасаясь, что тот может попытаться убежать.

Сотник ждал. Он надеялся, что вендиец решит поиздеваться над ним прежде, чем добить. Тогда можно было постараться свалить его кулаком. Телом за время короткой схватки он уже более-менее научился управлять.

Но ничего не происходило.

И тут повисшее молчание разорвал громкий крик. Голос принадлежал тому гвардейцу, с которым Конан беседовал в саду. После этого послышался топот ног. Трое товарищей разжалованного десятника по непонятным причинам решили покинуть место схватки.

Конан возблагодарил судьбу. Что бы там не случилось, это, похоже, спасло ему жизнь.

Киммериец поднялся на ноги и шатаясь побрел в том направлении, куда убежали гвардейцы. Но не сделал он и пяти шагов, как обо что-то споткнулся. Упал он неудачно, больно ударившись головой. Краски перед глазами замелькали с калейдоскопической быстротой, и через несколько мгновений северянин потерял сознание.

Сотник приходил в себя постепенно. Сначала появилась головная боль, вслед за ней пришла возможность мыслить. Конан вспомнил проигранный кшатрию поединок и то, что было после него. Удивительно, что он остался в живых.

Киммериец аккуратно приоткрыл глаза, боясь увидеть свистопляску красок окружающего мира. Но нет, все было в порядке. Похоже, действие того порошка, что подсунули Конану во дворце, наконец, прошло. И вообще чувствовал северянин себя не так уж и плохо: голова постепенно проходила, слабость, поразившая его тело, исчезла без следа.