Дэвид Гейдер - Призыв

— Если не считать того, что порождения тьмы убивают людей.

— Этому тоже нужно будет положить конец. Люди и порождения тьмы должны двинуться навстречу друг другу и сойтись посредине.

Архитектор смолк и окинул Брегана осторожным взглядом, словно выясняя, какие чувства вызвала у него эта идея. Странное дело, но мужчина ничего не чувствовал. Почти ничего. Он сидел, привалившись к стене, рассеянно вслушивался в монотонный гул, который, казалось, перекатывался эхом внутри камня, и ждал, когда наконец ужаснется. И не дождался.

А ведь должен был ужаснуться, верно? Если только он не ошибся, Архитектор предлагает заразить скверной все без исключения человечество, чтобы всякий человек прошел то мучительное испытание, которое проходят будущие Серые Стражи, если, конечно, останутся живы. А ведь таких будет немного. Недаром же в орден брали только самых сильных и стойких.

Да возможно ли такое вообще? Может, ему сейчас следует гневно требовать объяснений у своего чудовищного собеседника? Что-то говорило Брегану, что он должен был бы ужаснуться и разъяриться, а еще — вызнать все подробности этого замысла. Наверняка здесь не обойдется без магии, присущей порождениям тьмы, но какой именно? Разве он не хочет это узнать?

Бреган сидел, уткнувшись подбородком в грудь, вслушивался в собственное дыхание, хриплое и неровное, — и отчетливо понимал, что не хочет. Разве не к этому стремятся Серые Стражи — раз и навсегда покончить с угрозой порождений тьмы? А сумели они хотя бы приблизиться к достижению этой цели? Всякий Мор приносил с собой войну, которая могла запросто уничтожить все человечество. Всякий раз мир был вынужден напрягать все силы, и всякий раз ему едва удавалось спастись.

Вот только долго ли продлится эта удача? Что, если в следующий Мор порождения тьмы наконец сумеют уничтожить все живое на поверхности Тедаса? Сколько жизней прервется тогда?

Брегану вдруг припомнился человек, который привел его в орден. Кристоф, седой несгибаемый воин, резкий и вечно хмурый. До того как его одолела скверна, он много лет был командором Серых Стражей. Бреган сам сопровождал его в Орзаммар, пировал с ним в шумной компании пьяных гномов, а затем смотрел, как тот уходит во тьму Глубинных троп.

Бреган тогда горевал безмерно. При всей своей нелюдимости Кристоф был его единственным настоящим другом в ордене. Он разрешал ученику наводить порядок в своей комнате — знал, что Бреган куда охотнее будет заниматься этим, нежели принимать участие в буйных пирушках новобранцев. Он играл с Бреганом в шахматы на старой пыльной доске, а в ненастные дни проводил с ним в тренировочном зале учебные бои. Именно по рекомендации Кристофа Бреган, несмотря на затаенную зависть Женевьевы, стал после него командором Серых, и принял он это назначение только потому, что так пожелал учитель.

И тем не менее главное, что запомнилось Брегану из той, последней ночи, которую он провел в обществе своего седовласого наставника, — явное облегчение, которое испытывал Кристоф. В то время как сам Бреган едва мог сдержать постыдные слезы, Кристоф оставался спокоен и собран. Спокойствие, исходившее от него, было почти осязаемым — та ворчливая напряженность, которую все эти годы видел в нем Бреган, бесследно исчезла. Он вошел во тьму Глубинных троп с высоко поднятой головой, как будто наконец сбросил с плеч давно тяготившую его ношу, и задержался для того, чтобы напоследок дать своему бывшему ученику краткое напутствие.

— Ты будешь защищать людей, — сказал он, — а они будут за это ненавидеть. Во всякое время, когда на поверхности не будет бушевать Мор, человечество приложит все старания, чтобы позабыть, как оно нуждается в нас. И это хорошо. Мы должны держаться в отдалении. Так, и только так мы сохраним возможность принимать нелегкие решения.

Бреган тогда мысленно удивился — какие еще “нелегкие решения”? Мора не было уже много столетий, и в худшем случае ордену приходилось отражать одиночные набеги порождений тьмы, которые время от времени рисковали выбраться на поверхность. Самое нелегкое решение, какое приходилось принимать командору Серых, — кого из новобранцев можно допустить к испытанию. Впрочем, это всегда было нелегко решить, поскольку во время Посвящения зачастую гибли и самые крепкие из них, — но вряд ли этот случай стоил такого веского напутствия.

Серые Стражи, как это было всегда, оставались начеку и ждали, однако нынешний орден был лишь слабой тенью того, чем он был во времена давних войн. Поздними ночами в тишине своей кельи Бреган позволял себе роскошь поверить в то, что время порождений тьмы прошло окончательно и бесповоротно.

По крайней мере, так он считал до сих пор.

— Ты ничего не говоришь, — неловко пробормотал Архитектор.

— А что я должен сказать?

Эмиссар подобрал полы своей мантии и с настороженным видом обошел вокруг человека. Казалось, он ждет какого-то знака; в напряженном взгляде белесых глаз читалось беспокойство.

— Я недостаточно хорошо знаю людей, — признался он. — Я не могу предсказать ваши поступки. Ваше племя зачастую действует вопреки здравому смыслу. И однако же, я ожидал увидеть… быть может, гнев?

— А что, по-твоему, я сейчас чувствую?

Гарлок моргнул:

— Я сказал бы, что ты печален.

Брегану вдруг показалось, что на него обрушилась безмерная тяжесть. Мысли его смешались, и на краткий миг безумный рокочущий гул почудился ему далеким, словно доносился из другого мира. Бреган просто сидел здесь, в темноте и тишине, и пот струями тек по его влажной, изуродованной скверной коже, а рядом стоял, глядя сверху вниз, гарлок-эмиссар в коричневой мантии. И все это почему-то казалось совершенно нереальным, ненастоящим.

— Ты сможешь это сделать? — наконец спросил Бреган. — Я имею в виду твой замысел. Ты и впрямь можешь все это устроить?

— Не в одиночку.

Архитектор не стал развивать свой ответ, да Бреган и сомневался, что услышит еще что-то, даже если потребует подробностей. В глубине души он отрешенно прикидывал, не стоит ли все-таки прикончить этого гарлока. Если Архитектор и прежде казался ему опасен, то сейчас он, пожалуй, стал самым опасным существом в мире.

Бреган не тронулся с места. Он сидел, неподвижно глядя на растрескавшийся, выщербленный долгими веками пол. Некогда здесь были каменные плитки, искусно уложенные в типичный для гномов геометрический узор. Нечто подобное Бреган видел в одной орзаммарской купальне. Может, здесь когда-то тоже была купальня? Бреган попытался представить, как вокруг горят яркие светильники, курятся ароматным паром ванны и соблазнительно-пышнотелые гномки, “охотницы за знатью”, хихикают, прикрываясь веерами. Вместо этого перед его мысленным взором маячили уродливые наросты оскверненной плоти да стоячие гниющей мерзости. Эту пещеру поразило страшное бедствие, отвратительная хворь, которая годами тайно росла и зрела в каменных недрах и теперь вырвалась наружу.