Кристофер Сташеф - Маг при дворе Ее Величества

— С радостью! Моя жизнь отныне будет протекать в молитвах, и я жажду таинства евхаристии.

Изумленный гул прошел по толпе.

— Тихо! — прикрикнула на крестьян Алисанда. — Это же то, чего вы добивались. Мы идем в церковь!

Сэр Ги усмехнулся и подал руку Саессе, помогая ей сесть в седло. Алисанда поехала первой. Саесса — за ней в окружении крестьян.

— Слушай, Стегоман!

— Слушаю, маг.

— Не хотелось бы думать о плохом, но, может, нам на всякий случай держаться поближе к Саессе?

— Мудрая мысль.

И дракон подтянулся к толпе, окружавшей экс-ведьму.

— А батюшка-то не пришел, Джоанна, заметила?

— Угу, — отвечала Джоанна, — а кому, как не батюшке, идти с нами на такое дело. Что ж это он?

— Да молол что-то, будто это графскому управляющему решать, — презрительно сказала женщина. — Дескать, простой народ судить права не имеет. Будто тут какие сомнения есть.

— Это он нарочно темнит, — мрачно сказала Джоанна. — Подумай, кума, бросил нас на целую неделю в разгар мая месяца. Слыхано ли такое?.. — Она повернула голову и увидела, что Мэт подслушивает. — Тес!

Кума тоже взглянула на Мэта, оседлавшего дракона, и опустила глаза в землю.

До деревни было всего пару миль. Они вступили на улочку, образованную ветхими лачугами, крытыми соломой, в конце улочки возвышалось островерхое здание посолиднее, со звонницей. Когда толпа взошла по ступеням на паперть, массивные двери распахнулись, и на пороге встал священник с выбритой тонзурой, с нечесаными черными волосами, с двухдневной щетиной на щеках и красными глазами. Сложения он был крепкого, мускулистого, брюшко выступало под сутаной.

Священник и толпа скрестили взгляды. Наконец заправила откашлялся, но священник опередил его:

— Что сие значит, Арвид? Что это вы прете на церковь, как ватага разбойников? Вы не переступите этот порог, пока в ваших сердцах не будет благоговения.

— Благоговения? — с издевкой переспросил Арвид. — Кто бы говорил про благоговение! Да тебе по утрам тошно слушать, как звонят к мессе, потому что у тебя в голове мутно от вина. Безобразничать надо поменьше!

— Ладно, ладно, — пробурчал священник. — Но я никогда в жизни не выйду служить мессу, пока не раскаюсь.

— Святая правда, — раздалось из задних рядов, — то-то у нас мессы никак не дождешься.

В толпе заулюлюкали, но священник усмирил шутников взглядом.

— Когда во мне нет благоговения, я в церковь не вхожу. И от вас требую не более того! — Его голос звучал угрожающе. — Найдется среди вас тот, кто посмеет войти мимо меня?

Толпа робко зашумела, люди переминались с ноги на ногу, но войти в церковь никто не осмелился.

— Да мы здесь не затем, святой отец, — сказал наконец Арвид.

Священник поборол ухмылку.

— А зачем же?

— Ведьма! — крикнул Арвид, и толпа взвыла.

Священник не изменился в лице, но глаза его расширились, и голос выдал тревогу:

— Ведьма? Среди моей паствы?

— Ну да, как волк среди охотников, святой отец, — объяснил Арвид. — Взгляни на нее.

Толпа расступилась, явив Саессу взору священника.

Его лицо внезапно смягчилось — он словно бы узнал ее. Правда, выражение это было мимолетным.

Узнала его и Саесса. В ее лице не дрогнул ни единый мускул, но глаза вдруг призывно заблестели. Мэт почувствовал внезапный интерес к телу, линии которого едва намечались под грубой тканью плаща.

Миг спустя плечи ее поникли, губы крепко сжались, аура обольщения улетучилась.

Всего этого никто не заметил, потому что Арвид трубил победу:

— Вот она, похотливая ведьма Саесса, выбили из-под нее пакостный ее трон, вот она перед вами, в смирении и покаянии!

Глаза священника были прикованы к Саессе. Он пробормотал неразборчиво, еле слышно что-то вроде: «Да простит меня Господь».

Потом помотал головой, стряхивая оцепенение, и взглянул на Арвида.

— Это и есть ведьма?

— Она самая, и ты это знаешь, — сурово сказал Арвид: — Загляни себе в душу, патер Брюнел.

— Загляну, не сомневайся, — отвечал священник. — Зачем вы привели ее сюда?

— Я скажу!

Крестьяне освободили проход принцессе, и она подъехала к ступеням церкви на своей лошадке.

Патер Брюнел нахмурился, но все же склонил голову в приветствии.

— С кем имею честь разговаривать, миледи?

— С особой высокого происхождения, и это все, что вам следует знать. Что же касается ведьмы, то она раскаялась и путешествует под моим покровительством.

Священник вытаращился на нее, явно скандализованный.

— Ей отпустили грехи, святой отец, — объяснила Алисанда, — и теперь она направляется на запад, в монастырь святой Синестрии.

Священнику свело рот от волнения. Он тяжело сглотнул и выговорил:

— Красивая сказка, миледи, но верится с трудом.

— Так же думала и твоя паства, потому-то мы и пришли сюда — пусть увидят, что Саесса может спокойно войти в Божий храм, предстать перед дарохранительницей и получить причастие. Тогда твои крестьяне убедятся, что грехи ей действительно отпущены и что она снова под крылом Господа.

Священник не очень-то доверчиво кивнул.

— Что ж, входите. Храм Божий для тех, кто ищет Его. Если она угодна Спасителю, храм принадлежит ей так же, как всякому.

И он поспешно скрылся в недрах церкви.

Крестьяне зашумели, неодобрительно перешептываясь.

Алисанда призвала их:

— Входите же! Разве не этого вы желали?

Толпа смолкла, глазея на нее. Тогда Алисанда приказала:

— Ну же, ведите ведьму!

Множество рук потянулось к Саессе. Она оттолкнула их и сама вступила в церковь.

Алисанда взяла за плечо ближайшего к ней крестьянина и, спрыгнув с седла, передала ему поводья.

— Привяжи лошадь, любезный.

Затем вошла в церковь, сопровождаемая сэром Ги.

Мэт шепнул Стегоману:

— Будь наготове. Может, придется уходить чуть поспешнее, чем хотелось бы.

— Это уж будь спокоен, — отвечал дракон.

И Мэт соскользнул вниз, присоединившись к своим. Толпа втиснулась следом.

Саесса медленно шла к алтарю, сложив у груди ладони, склонив голову. Толпа притихла, затаила дыхание как один человек. Саесса преклонила колени перед дарохранительницей. Минуту-другую спустя полилась ее молитва.

В толпе зашушукались, но тут из ризницы вышел патер Брюнел. Он был выбрит на скорую руку и в епитрахили. Не лишенной достоинства походкой подошел он к Саессе, поглядел на нее задумчиво, затем повернулся к дарохранительнице и встал на колени. Чувство, выразившееся на его лице, можно было бы назвать симпатией, омраченной печалью.

Пока он шептал молитвы, крестьяне снова начали роптать, а их заводила потребовал:

— Не мешкай, святой отец! Причастие!