Гай Кей - Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца

— Да, Блэз, — прибавил Бертран де Талаир, все еще веселясь, непонятно почему. — Почему ты не вернешься туда?

Через мгновение могучий коран удивил Лиссет. Его губы изогнулись в лукавой улыбке. Он покачал головой.

— Человек, который платит мне жалование, задал мне вопрос о том, как поступили бы с тобой в Горауте, — ответил он довольно мягко, глядя прямо на Лиссет, а не на герцога. — Я думаю, эн Бертран забавлялся: он достаточно много путешествовал и хорошо знает, какие существуют на этот счет законы в Горауте, в Валенсе и в Гётцланде, если уж на то пошло, так как они почти одинаковы. Разве я сказал, что согласен с этими законами?

— А ты с ними согласен? — настаивала Лиссет, сознавая, что этот зал, где она среди друзей, — вероятно, единственное место на земле, где она может быть столь агрессивной.

Человек по имени Блэз задумчиво поджал губы, перед тем как ответить; Лиссет с опозданием осознала, что он вовсе не тупоумный разбойник с севера.

— Герцог Талаирский только что унизил трубадура, который, по твоим словам, будет знаменит еще долго после того, как меня забудут. Он буквально назвал его необразованным пьяным школяром. Могу предположить это гораздо больнее, чем царапина, нанесенная моим мечом. Ты согласна, что бывают моменты, когда следует утвердить власть? Или, если нет, хватит ли у тебя храбрости обратить теперь свой пыл на герцога? Я — легкая мишень, чужак в зале, полном людей, которых ты знаешь. Разве не по этой причине, отчасти, ты так на меня насела? И разве это справедливо?

Он оказался неожиданно умным, но он не ответил на ее вопрос.

— Ты не ответил на ее вопрос, — сказал Бертран де Талаир.

Блэз Гораутский снова улыбнулся той же лукавой, кривой улыбкой, что и раньше. У Лиссет возникло ощущение, что он почти ожидал этого от герцога. Интересно, как давно они знают друг друга.

— Я ведь здесь, не так ли? — тихо произнес он. — Если бы был согласен с такими законами, я бы сейчас находился дома и, вероятно, был бы женат на воспитанной должным образом женщине, и, возможно, планировал бы вторжение в Арбонну вместе с королем и всеми коранами Гораута. — В конце он повысил голос явно намеренно. Лиссет краем глаза заметила, как гости из Портеццы в своей кабинке у ближней стены быстро переглянулись.

— Ладно, Блэз, — резко сказал Бертран, — ты высказался. Этого достаточно, по-моему.

Блэз повернулся к нему. Лиссет осознала, что он продолжал смотреть ей в глаза с того момента, как она подошла, хотя его последние слова, что бы они ни означали, были явно предназначены герцогу.

— По-моему, тоже, — мягко сказал коран, — даже более чем достаточно.

— Достаточно чего? — раздался уверенный голос у двери. — Неужели что-то закончилось слишком быстро? Я пропустил потеху?

Блэз знал, что когда Бертран де Талаир бледнеет, шрам на его щеке становится очень заметным. Он видел это раньше, но не так явно. Герцог замер от гнева или потрясения, но не обернулся. Валери обернулся очень быстро и встал так, чтобы оказаться между Бертраном и дверью.

— Что ты здесь делаешь? — спросил де Талаир, стоя спиной к человеку, к которому обращался. Голос его был холоден, как лунный свет зимой. Блэз отметил этот факт и с опозданием встал рядом с Валери. В это время толпа мужчин и женщин между ними и входной дверью смущенно расступилась, давая дорогу, и открыла, словно раздвинувшийся занавес на сцене, мужчину, стоящего в дверях таверны.

Он был огромного роста, как увидел Блэз, одет в роскошные дорогие темно-зеленые одежды из атласа, отороченные белым мехом, несмотря на лето. Ему легко можно было дать шестьдесят лет, его седые волосы были коротко острижены, как у солдата, он стоял в устойчивой, но непринужденной позе, несмотря на свои размеры, с прямой спиной, с вызывающим видом.

— Что я здесь делаю? — насмешливо переспросил он. Голос у него был запоминающийся, низкий и звучный. — Разве не здесь собираются певцы? Разве это не карнавал? Неужели мужчина не может искать утешения и наслаждения в музыке в такое время?

— Ты ненавидишь музыкантов, — резко ответил Бертран де Талаир, выплевывая слова. Он по-прежнему не оборачивался. — Ты убиваешь певцов, забыл?

— Только дерзких, — равнодушно ответил его собеседник. — Только тех, которые забывают, где находятся, и поют то, что не следует. И, в конце концов, это было очень давно. Люди меняются, несомненно, по мере того как мы движемся к поджидающей нас могиле. Возраст может нас смягчить. — Но в его тоне не чувствовалось никакой мягкости. Блэз услышал насмешку, злобную, едкую, как кислота.

И вдруг он понял, кто это такой. Его взгляд метнулся к стоящим с обеих сторон от говорящего, одетым в зеленое коранам, оценивая их. У всех были мечи, несмотря на все законы Тавернеля, и у всех троих был такой вид, будто они умели ими пользоваться. У него промелькнуло воспоминание о тропе у озера Дьерн, о шести убитых на весенней траве. Толпа расступилась далеко в стороны, расчистив пространство между двумя группами у двери. Блэз чувствовал, что худенькая женщина с каштановыми волосами, которая напустилась на него, все еще стоит прямо у него за спиной.

— Я не собираюсь с тобой пререкаться, — тихо произнес Бертран. Он по-прежнему сидел спиной к двери, к стоящему там огромному человеку со злобными серо-стальными глазами. — Еще раз спрашиваю, зачем ты пришел сюда, сеньор де Мираваль?

Массивный Уртэ де Мираваль, стоящий в раме дверного проема «Льенсенны», ничего не ответил. Его тяжелый взгляд из-под запавших век переместился на Блэза. Игнорируя вопрос Бертрана, словно его задал назойливый фермер, он мерил Блэза оценивающим взглядом. Потом улыбнулся, но выражение лица осталось таким же злобным.

— Или я сильно ошибаюсь, — произнес он, — а я так не думаю, или это тот самый северянин, который считает возможным проливать кровь, пуская стрелы из лука куда попало. — Стоящие рядом с ним кораны слегка раздвинулись. Это движение, как заметил Блэз, освободило пространство, позволяя им достать мечи.

— Твои кораны убили моего коня и моего пони, — спокойно ответил Блэз. — У меня были причины полагать, что они намерены убить меня.

— Возможно, — согласился Уртэ де Мираваль. — Должен ли я по этой причине простить тебе шесть смертей? Не думаю, что прощу, и, даже если бы захотел, в этом деле есть еще одна пострадавшая сторона. Человек, который будет очень рад узнать, что ты сегодня вечером находишься здесь. Возможно, он даже присоединится к нам позднее, и это будет интересно. Так много несчастных случаев происходит в толпе на карнавале. Это один из прискорбных аспектов праздника, ты со мной согласен?