Макс Далин - Убить некроманта

Магдала выглядела как человек, который ни перед чем не остановится.

— Так что вам нужно? — спрашиваю. Не то чтобы по-настоящему грубо, но с особами королевской крови, тем более — дамами королевской крови, так не разговаривают.

— Я хотела поговорить с вами, Дольф, — ответила Магдала. Точно в тон. — У меня не было возможности говорить во дворце, поэтому я здесь.

— Говорите, — разрешаю. А что еще ей скажешь? — Любопытно.

На ее ледяном лице мелькнула некая тень. Непонятная. То ли насмешка, то ли мгновенная злость, но тут же исчезла. У Магдалы было самообладание девы-вампира.

— Значит, будете слушать, а вдобавок — вам любопытно, что скажет женщина?

И сказано это было с расстановкой и с каким-то отравленным жалом за словами. С горечью. И я совсем перестал понимать.

— Мне кажется, — говорю, — вы здесь не для того, чтобы на коленях вымаливать какие-то выгоды для Ричарда. Вы выглядите слишком разумно для такой дурости.

Хамлю.

И вдруг Магдала улыбнулась. И улыбка получилась уже не вампирская и не ангельская, правда, и не женская — просто человеческая. Без тени кокетства. Без тени смущения. Открытая улыбка честного бойца.

— Это верно, — сказала она. — Я не такая дура. Напротив, я попыталась бы убедить мужа выполнить ваши условия, если бы допускала мысль, что он может прислушаться к моему совету.

— По-моему, вы годитесь в советники, — говорю. — Честно. Я бы прислушался.

Магдала снова улыбнулась. Открыто и горько. И странно — потому что эта улыбка уже не вписывалась совсем ни в какие рамки.

— Вы уважаете женщин, Дольф? — говорит. — Вашей жене очень повезло.

Остатки понимания окончательно улетучились.

— Магдала, — говорю, — моя жена так не считает, мой двор тоже так не считает, не забудьте также и ваш двор, который тоже считает иначе. Зачем вы это сказали?

— Вы уважаете женщин? — повторяет.

— Я, — говорю, — уважаю тех, кто этого заслуживает. Я вас не понимаю, но вы не унижаетесь. И то, что вы делаете, — безрассудно, но отважно. Вас — уважаю. Вы это хотели знать?

На ее лицо снова нашла эта тень. Теперь — медленно, и я хорошо ее рассмотрел. Это оказалось презрение, невероятное презрение! Но, хвала Всевышнему, обращенное не ко мне, а куда-то вдаль. И когда Магдала заговорила, ее голос тоже был полон презрения:

— Я хотела вам сообщить, Дольф… Все они примут. Они еще побегают и помашут кулаками, но примут. Я говорю о Совете. И Ричард примет — куда он денется? Вы, вероятно, заметили, в каком он состоянии, Дольф? Он только в истерике не бился после вашего ухода. Он просто никак не может понять простейшей вещи: появилось нечто, над чем он не властен.

Сила ее презрения меня поразила. И поразила интонация, с которой Магдала произносила мое имя. Я догадался, что можно задать откровенный вопрос:

— Если вы так хорошо понимаете Ричарда, — сказал я, — объясните мне, почему он не выехал мне навстречу, когда я переходил границу. Почему дал мне дойти чуть ли не до самых дверей своего кабинета? Чего он ждал, Магдала, — что я передумаю?

Я смотрел на ее лицо и видел, как презрение постепенно исчезло, но я не знал, какими словами назвать другое выражение — то, что появилось. Мартовский холод вокруг вдруг превратился в молочное тепло — я так это почувствовал.

— Он не мог поверить, что все изменилось, Дольф, — сказала она. — Ты должен знать, что больше всего здесь боятся перемен. Несмотря на все донесения из провинций, он надеялся, что ты — его страшный сон и в конце концов он проснется. Подозреваю, что его Совет думал примерно так же. А Ричард и сейчас не верит и надеется. Так что через три дня его убедят подписать твой договор — и он забудет навсегда о тебе, о мертвецах и о потерянных землях. Потому что тогда можно будет восстановить прежнюю жизнь, поганую прежнюю жизнь. — И ее голос дрогнул. — Провались они к Тем Самым, эти провинции! Ричард Золотой Сокол и его свита будут так же охотиться, так же воевать, так же пьянствовать и так же… Ох, ничего, ничего не изменится!

— Тебя это огорчает? — спрашиваю. И вдруг ловлю себя на этом «ты», будто мы с ней сообщники.

А Магдала говорит, негромко, но так жарко, что меня бросает в пот:

— Дольф, прошу тебя, не дай им все забыть! Вот о чем я хотела сказать. Гроза или ураган — это страшно, но это выход, когда все вокруг тихо гниет! Если ты веришь, что женщина хоть иногда может говорить что-то достойное, — сделай так! Брось камень… в эту… трясину…

Она замолчала, а мне стало страшно. Холодно спине — будто я смотрю в пропасть. Чтобы Магдала этого не заметила, я усмехнулся.

— Магдала, — говорю. Использую всю Богом отпущенную игривость. — А если я приглашу тебя… вас… к себе на службу? Советником? Чтобы вы помогли мне разобраться в непростой жизни Перелесья, а? Что вы скажете?

И она сдернула перчатку и протянула мне руку:

— Возьми. Возьми меня советником. Прими мою присягу. Ты большой специалист по мертвецам, Дольф, а я как раз мертвец, сбежавший из гроба. Подними меня.

— Я не могу слушать людей, которые болтают такие вещи, — говорю. Но руку ей пожал. — И потом — я не могу смотреть на тебя. Ты слишком… слишком… Все, уходи теперь, уходи.

— Не смотри, если не можешь, — сказала Магдала. — Только не гони. Я же у тебя на службе.

И преклонила колена, как присягающий рыцарь.

Потом мы сидели в моем шатре, на той самой попоне. И Магдала зашивала прореху на рукаве моего кафтана: у нее оказалась при себе игла с ниткой — в вышитом мешочке, где женщины обычно держат мастику для губ, румяна и прочее барахло в этом роде.

— Занимаешься пустяками, — говорю. — Он старый и грязный. И я грязный… как бездомный пес.

— Ты воевал, — отвечает. — Ты воевал не так, как воюет Ричард. Без толпы слуг и обоза с тонким бельем и золотой посудой. С тобой — только мертвецы?

— Да, — говорю. — То есть нет, — потому что уголком Дара чувствую холодный покой сна неумерших. — Еще пара вампиров. Только днем, сама понимаешь, они ходить не могут.

— Но живых нет? — спрашивает. И между бровей у нее появилась острая морщинка — как трещинка во льду.

— Да, — говорю. — Живых нет. У меня в стране нет лишних живых — на убой.

Магдала посмотрела так странно — будто у нее болело что-то или ей было тяжело, — а потом откусила нитку. Как швейка — только что носом мне в локоть не ткнулась. Уронила берет, принялась поправлять косы… И сказала, глядя куда-то вниз:

— А что тебя могут убить — ты ведь думал?

— Всех, — говорю, — могут убить. Я же смертен.

Протянула, задумчиво, медленно:

— Вот интересно, Дольф… Ты сам понимаешь, что ты такое?..