Алексей Переяславцев - Попытка контакта (СИ)

И уж совсем неожиданным вышел жаркий спор среди морских лейтенантов и сухопутного казака о названии. Правда, с самого начала сошлись на том, что за такой малостью (кораблик получился водоизмещением сто пять британских тонн8) беспокоить адмирала Нахимова не стоит. Но сразу же после этого пошли потоком разногласия.

Первым делом отвергли наименование в честь святых — Мешков резонно указал, что это будет не слишком понятно иноземцам. И тут же предложил «Быстрый» или «Стремительный».

— Скорость-то у нас какая будет? А? Вот пусть название и означает…

На этот раз воспротивился Семаков.

— Слишком уж намекает на боевые характеристики. Могут задуматься те, кому не надо.

— А вот еще…

Неболтай довольно долго слушал препирательства, а когда спор утих сам собой за неимением устраивающих всех вариантов, вдруг предложил:

— Что, если «Морской дракон»?

— Откуда взял такое?

— А водится тут рыбка, сама из себя маленькая, а ядовита сверх меры. Как уколешься о плавник — так света не взвидишь. И выходит, значит, что мы, дескать, малы, да удалы; опять же в честь нашего Горыныча.

На том и сошлись.

Глава 12

Лейтенант Семаков был утвержден «на мостик», и с этого момента занялся исключительно подбором экипажа. С одной стороны дело осложнялось тем, что хороших матросов и кондукторов никто из командиров отдавать не хотел, а с другой оно упрощалось тем, что не имелось потребности в большом количестве палубных матросов (кораблик совершенно не имел парусного вооружения), не надобны были и артиллеристы, привыкшие обращаться с обычными орудиями. Зато нужны были нижние чины, умеющие работать с металлом — а ну как течь откроется? — и подносчики гранат, само собой. Старшим артиллеристом вызвался стать лейтенант Мешков. Со стороны это могло показаться понижением в должности: вместо десятка орудий он получил в распоряжение всего одно. Сам лейтенант так не думал. В довесок он получил должность старшего офицера.

В качестве второго помощника Нахимов выделил мичмана Шёберга. Надобно заметить, что по фамилии тот легко мог быть принят за немца. Большинство и впадало в это заблуждение, на самом же деле он происходил из южной Швеции. Видимо, при назначении были приняты наивысшие оценки по тактике, полученные гардемарином Шёбергом в Корпусе, хотя этого офицера по причине его могучей фигуры скорее можно было принять за превосходного абордажника.

Ходовые испытания шли не столь гладко, как того хотелось бы морякам. Скорость была ошеломляющей (четырнадцать узлов по ручному лагу), но при этом появлялась заметная дрожь корпуса.

— Не годится, — авторитетно рассудил Риммер, — на точности огня может сказаться. Тут регулировать водяные трубы надобно…

Это и делалось. Одновременно капитан Семаков и будущие вахтенные офицеры изучали систему управления «Морским драконом», которая ничем не напоминала таковую для любого парохода, даже винтового. Штурвал был невелик. Это еще бы ничего, но управление решительно всеми двигателями заключалось в совокупности рычажков. Все находилось в руках вахтенного; это создавало удобства. С другой стороны, как правильно заметил капитан Риммер, в горячке боя можно с легкостью перепутать эти рычажки, что грозило серьезными последствиями. По этой причине всех троих гоняли, «как в Морском корпусе». По крайней мере, так учебный процесс описал мичман Шёберг.

К концу мая от вибрации удалось избавиться. Предстояли сдаточные испытания.

А в это самое время на Маэре дела шли своим путем. Вернулась экспедиция, ушедшая за алмазами. По прежним меркам — с большой удачей, в сундучке оказалась чуть ли не сотня алмазов разной величины (правда, там были и откровенно крошечные, едва ли три десятых дюйма в поперечнике). Но не было того, что мог бы выручить застрявших в чужом мире путешественников. Точнее, размером один из найденных камней подходил, но дефектов в нем было недопустимо много. Сообщение об этом ушло. Также сообщалось, что до следующего года экспедиции не будет.

В ответном письме содержалась просьба о рубинах и сапфирах. Тут Сарату было о чем задуматься.

Теоретические основы выращивания корундов в свое время изложил сам Профес. Но сам высокопочтенный отлично знал, что повышение температуры расплава само по себе создает то, что называлось «инженерными проблемами»: система крепления требовала только платиновой подвески, да притом немалой толщины (или попробовать поддерживать кристалл телемагией), да еще повышенный расход кристаллов на нагрев… короче, продукция выходила порядочно дороже. И команда принялась считать.

К сдаточным испытаниям лейтенант Семаков готовился вдумчиво. Он запланировал идти не только полным экипажем — и загрузка предполагалась соответствующей; при этом вес пресной воды, провизии и частично боезапаса компенсировали дополнительным балластом.

Но это было не все: по согласованию с офицерами экипажа и с Нахимовым результаты испытаний должны были слегка дезинформировать противника. Семаков опасался и чрезмерно разговорчивых людей в окружении Нахимова, и просто болтовни нижних чинов в кабаках — и потому капитан Риммер также получил соответствующую просьбу.

Единственным, кто остался откровенно недовольным испытаниями еще до их начала, был дракон. Причина была простой: хотя Таррот даже не скрывал гордости за название, но был сильно уязвлен просьбой даже не пытаться следить за этим процессом — при том, что ему наглядно и убедительно объяснили всю нежелательность появления дракона на широкой публике.

Адъютант Нахимова Острено также предполагался наблюдателем на борту. Насчет него Семаков долго думал, но потом решил, что всеми силами надо будет попытаться и его дезинформировать, но лишь по возможности (считать Феофан Христофорович умел не хуже любого другого офицера Российского императорского флота). На это требовалось согласие самого Павла Степановича, которое было получено ценой долгих и проникновенных уговоров. Нижние чины получили строгое предупреждение насчет болтовни, но тут Семаков не обольщался: шансов удержать секреты от раскрытия по пьяной лавочке не существовало. Значит, непосвященные просто должны знать как можно меньше.

«Морской дракон» привлекал немалое внимание первыми выходами в море; потом к ним привыкли. Но выход на сдаточные испытания не мог не вызвать некоторого любопытства — у одних бескорыстного, у других вполне меркантильного. Новый корабль непривычного вида не мог не привлечь внимание чужих разведслужб.