Джо Аберкромби - Герои

Утроба прожил бойцом большую часть жизни, но почему-то всё время стеснялся в толпе других таких же. И чем старше становился, тем менее вольготно себя чувствовал. В любой момент его легко могут изобличить как притворщика. С каждым новым утром всё труднее не дать расползтись по швам изношенной храбрости. Он сморщился, когда прикусил мякоть под ногтем и отнял руку ото рта.

— Ведь явно не правильно, — пробормотал он сам себе, — для названного, бояться всего на свете.

— Чего? — Утроба совсем забыл, что рядом Трясучка, так тихо тот двигался.

— Трясучка, ты чего-нибудь боишься?

Тишина, этот его глаз светился, когда солнце проглядывало между ветвей.

— Раньше боялся. Всего на свете.

— Что поменялось?

— Мой глаз выжгли.

Для успокоительной беседы чересчур.

— Да уж, такое меняет взгляды на жизнь.

— Сужает наполовину.

У дороги блеяли какие-то овцы, втиснутые в слишком маленький загончик. Само-собой с фуражировки, то бишь краденые. Хозяйство какого-то невезучего пастуха подчистую сгинет в глотках и вылетит из задниц армии Чёрного Доу. В двух шагах от стада за ширмой из шкур, одна баба забивала их, а ещё трое свежевали, потрошили и развешивали туши. Все, в крови до самых подмышек, делали своё дело и не обращали ни на что ни малейшего внимания.

Двое ребят, наверно только что достигших солдатского возраста, наблюдали. Посмеивались, насколько же тупы эти овцы, раз не имеют понятия о том, что творится за теми шкурами. Они не замечали, что сами в точно таком же загончике, что за ширмой из сказаний, песен и юношеских грёз их поджидает война, ко всему безучастная, по плечи в крови. Утроба навидался всего этого вдоволь. Так за каким-же он до сих пор бекает в своём загоне? Может потому что старый баран тоже не перескочит новую изгородь.

Чёрное знамя Хранителя Севера вкопали в землю возле каких-то увитых плющом развалин, давным-давно сдавшихся на милость леса. Перед ним, на поляне, суетилось ещё больше народа, копытами били привязанные длинной шеренгой кони. Вращалось ножное точило, жужжал металл, сыпались искры. Женщина подбивала колесо телеги. Кузнец, набрав полон рот кольчужных колец, клещами работал над хауберком. Дети мельтешили с бадьями на коромыслах, охапками древок для стрел, мешками, мёртвые ведают с чем. Насилие становится сложным и замысловатым делом, как только дорастает до значимо-крупной величины.

К валуну привалился человек, непривычно расслабленный посреди всего этого напряжённого и ничего не созидающего труда. Голову он откинул назад, глаза закрыты. Всё его тело в тени, только узкий лучик солнца, проникший сквозь сплетение веток, падал на самодовольную усмешку — поэтому та так и сияла.

— Клянусь мёртвыми. — Утроба подошёл и встал над ним. — Да это же принц чего-то там, фиг знает чего. Ты теперь у нас носишь женские сапожки?

— Стирийская кожа. — Кальдер сдвинул веки, образовав щёлку, а губы пождал ровно так, как делал мальчишкой. — Кёрнден Утроба. Всё ещё живой, старый хер?

— Чё-то подкашливаю. — Он откашлялся и выплюнул мокроту на стёртый камень, промеж тонко выделанной кожи на ногах Кальдера. — Всё же сдаётся, жить буду. Кто же так лоханулся, что разрешил тебе выползти из ссылки?

Кальдер перекинул ноги через камень.

— Никто иной — как сам великий Хранитель Севера. По-моему он не в силах побить Союз без моей могучей десницы.

— И каков его план? Отрубить её и бросить в них?

Кальдер широко раскинул руки.

— Чем бы я тогда за тебя подержался? — И они крепко обнялись. — Как же здорово тебя видеть, старого дуралея.

— Взаимно, мелкий пиздун.

Всё это время Трясучка угрюмо стоял в тени.

— Вы двое, кажется, дружите, — прошелестел он.

— А то! Я этого поганца, почитай, что вырастил! — Утроба кулаком взлохматил волосы Кальдера. — Кормил его молочком сквозь тряпочку, да.

— Ближайшее напоминающее мать существо, — сказал Кальдер.

Трясучка медленно кивнул.

— Многое объясняет.

— Нам надо поговорить. — Кальдер прижал локоть Утробы. — Я по нашим разговорам соскучился.

— И я. — Утроба осторожно шагнул назад, когда рядом вздыбилась лошадь, лягнула телегу и с грохотом высыпала на землю ворох копий. — Почти так же как соскучился по нормальной постели. Сегодня, увы, наверно не судьба.

— Может быть. Я слышал, намечается нечто вроде боя? — Кальдер отступил, всплеснув руками. — Хотят убить в нём мой остаток дня!

По дороге он миновал клетку, внутри на корточках сидело двое грязных, голых северян. Один просовывал руку сквозь прутья, моля о воде, или пощаде, или просто, чтобы хоть часть его оказалась бы на свободе. Дезертиров уже бы повесили, так что эти двое воры либо убийцы. Ожидают соизволения Чёрного Доу — который, скорее всего, всё равно их повесит, да впридачу ещё и сожжёт. Странновато запирать людей за воровство, когда грабежом живёт целая армия. Вздёргивать людей за убийство, когда убийство — основное всеобщее ремесло. Как определить преступление в такое время, когда люди отнимают всё что угодно у кого угодно?

— Тебя ждёт Доу. — Под аркой руин стоял хмурый Полноги. Он всегда был суров, но сегодня принял особенно строгий вид. — Сюда.

— Меч заберёшь? — Утроба уже его вынул.

— Нет нужды.

— Нет? Когда это Чёрный Доу начал доверять людям?

— Не людям. А тебе.

Утроба не был уверен, что это добрый знак.

— Ну, тогда ладно.

Трясучка двинулся следом, но Полноги попридержал его одной рукой.

— За тобой Доу не посылал.

Утроба поймал прищуренный взгляд Трясучки, пожал плечами и, пригнувшись, прошёл под облепленной плющом аркой, чувствуя, что суёт голову в волчью пасть, и гадая, когда же щёлкнут клыки. Вдоль по обвешанному паутиной проходу капли воды отдавались гулким эхом. На широкое пространство заросшее сорняком и колючками, по краям валялись разбитые колонны, некоторые до сих пор поддерживали обшарпанные дуги свода, но крыша давно исчезла, и наверху, сквозь просветы в тучах, стала проглядывать яркая синева. Доу сидел на Скарлинговом троне в дальнем конце разрушенного чертога, играя с навершием меча. Рядом, почёсывая белую седую щетину, сидел Коль Долгорукий.

— Когда я отдам приказ, — говорил Доу, — выступишь сам, один. Двинешься на Осрунг со всеми, кто при тебе. Там у них слабина.

— Откуда ты знаешь?

Доу подмигнул.

— У меня свои способы. У них слишком много людей, а на тракте недостаточно места, и они рвутся туда так, что вытянулись тонкой линией. В городе несколько всадников и чуть-чуть ребят Ищейки. Может, к нашему появлению они успеют подтянуть какую-то пехоту, но её явно не хватит, чтобы тебя остановить, если вдаришь как следует.