Ник Перумов - Боргильдова битва

Однако Нарви стоял, гордо вскинув голову и прямо глядя в глаза великанши.

— Я слышал тебя, могучая Хель, и я видел то, что ты пожелала явить нам. Но решение моё твёрдо и непоколебимо. В тебе есть хорошее. Ты добра — мёртвые у тебя обретаются в виде призраков, а не уродливыми трупами, как положено бы им.

— Откуда тебе это ведомо? — замерла Хель, и не только она — все воззрились на Нарви в немом изумлении.

— Великий Один, Отец Богов и владыка Асгарда, первый чародей среди асов, так учил нас, когда мы почтительно внимали его словам: подобное стремится к подобному, жаркие пустыни заполнены песком, а зелёные леса — цветущими деревами не случайно. Средь мёртвых барханов ты можешь встретить благословенный оазис, но в Нифльхеле оазисов не бывает. Если такова правительница сего края, то таковым надлежит быть и подданным.

— Почему? — спросила Хель. В мутных гноящихся глазах появилось что-то вроде интереса.

— В залах Валгаллы эйнхерии пируют и сражаются, в лесах на равнинах Иды забавляются они загонной охотой. Они — из плоти и крови, хоть и не совсем такой, какова была у них при жизни. Они не призраки. Так с чего бы мёртвым в Хель быть иным? Они недостойны Асгарда, быть может, но огонь одинаково сжигает дерево и в Митгарде, и в Свартальфахейме, и в Муспелле. Истлевшими трупами должны представать мертвецы в твоих владениях, вместо них же мы видим призраков, сотканных из тумана и выглядящих так, как в последние дни жизни. Женщины в обычных или даже нарядных платьях, старики с посохами, дети с игрушками.

— Разумны слова твои, — голос Хель дрогнул. — Спасибо тебе, великий Один. Спасибо тебе, милосердная Сигюн, и тебе, отец мой, что доставили мне такого жениха. Клянусь, что первый и последний раз видел ты мой истинный облик, и отныне… — зеленоватый туман окутал чудовищную фигуру Хель, а когда он рассеялся — там вновь стояла рыжеволосая и зеленоглазая дочь Локи, бога огня, но ещё частенько прозываемого весёлым богом. Ибо какое же празднество обходится без большого костра, без плясок возле него!

Молча стояли Один, и Сигюн, и Локи, и Валли, с ужасом внимая происходящему. Низко опустил голову Отец Богов, понимая свою вину.

…Недолог был свадебный пир. Даже всей великой силы, доступной Хель в её царстве, не хватило бы, чтобы вернуть прежний облик её гостям, какими они были до собственной кончины.

Сам Один соединил руки дочери Ангрбоды и сына Сигюн. И после этого они все простились с Нарви и Хель, его женой.

(Комментарий Хедина: я, скорее, ждал бы рассказа о загадочной Гулльвейг, которая, похоже, жива была в те времена. Или упоминания её среди обитателей царства Хель. Однако Старый Хрофт долго и с подробностями рассказывает о двух своих поездках в серые пределы; ему словно очень нужно было выговориться, признаться в совершённой несправедливости — которую он осознал уже много, много позже. Но царство мёртвых не могло оставаться без правителя или правительницы — а кого ещё мог сослать туда владыка Асгарда?)

IX

Советы мои,Лоддфафнир, слушай,на пользу их примешь,коль ты их поймёшь:с дурным человекомнесчастьем своимделиться не должно;ведь люди дурныетебе не отплатятдобром за доверье.

Невесёлым выдался их обратный путь. Угрюмо молчал Локи, плакала Сигюн, растерянно глядел то на отца, то на мать испуганный Валли. Безмолвствовал и Отец Дружин, думая о предстоящей битве, но ещё больше — об оставшемся в подземельях сыне бога огня.

На половине пути враны Старого Хрофта принесли слово от Лаувейи.

«Торопись, владыка Асгарда. Семеро совсем близки».

…Когда Один выехал на знакомые и радостные равнины Иды, покрытые вечнозелёными лесами и кристально чистыми потоками, сердце его, поневоле тяжёлое, возрадовалось — казавшиеся неисчислимыми армии собрались у стен Асгарда.

Были там люди и гномы, эльфы и великаны. Были дружины северных белокурых берсерков и смуглых храбрецов с Юга, и никто не мог превзойти друг друга в воинском умении. Пришли короли Запада в сверкающей броне, и князья Востока в кольчугах, чьи островерхие шлемы, казалось, заполнили всё вокруг до самого окоёма.

Гномы были тут в тяжёлых латах, с огромными щитами и метательными машинами; эльфы с узорными луками, бившими при помощи чар аж на сотни шагов; и многие Древние Боги закатных, полуденных и восходных краёв пришли тоже, верные данному слову.

У самых врат Асгарда стояла Лаувейя, мать Локи, не обращая внимания на ревнивые взгляды Фригг — великанша заняла её место, место, где полагалось стоять знающей вежество жене, встречающей мужа из долгой отлучки.

— Торопись, Ас воронов! — выкрикнула она вместо приветствия. — Торопись! Семерым остался один день пути! На Боргильдовом поле ты встретишь их, вставших лагерем!

Боргильдово поле.

Оно и далеко, и близко. У разных племён оно известно под разными именами, но почти всегда имена эти связаны с колдовством. «Зачарованное место», частенько прозывают его. Из Большого Хьёрварда к нему ведёт множество троп, но лишь редкие из числа смертных могут ступать на них. Боргильдово поле — всюду и нигде. Оно не в пределах Большого Хьёрварда и оно не за его пределами, оно само — предел.

Через Боргильдово поле проезжают асы, направляясь в отдалённые части мира — ведущие через него дороги всегда короче обычных.

Границы поля упираются в густой лес, где нет ни троп, ни дорог. Если взлететь над ним, сидя в седле Слейпнира, то мало-помалу сам воздух сделается слишком тонок, чтобы держать волшебного жеребца, его копыта начнут проваливаться, словно в болотную жижу.

Откуда ж там возьмётся воинство Семерых?

— У них свои пути, неведомые нам, — словно прочитала великанша мысли Отца Богов.

— Что ж, тогда мы выступаем немедленно, — кивнул Старый Хрофт. — Там, на Боргильдовом поле, их и надлежит встретить. Иначе, проникнув в Митгард, они растекутся, подобно гною.

— Встретим их калёным железом, — мрачно сказал Локи.

— Асиньи не оставят мужей, — подхватила Сигюн, обычно кроткая и молчаливая.

— Асиньи не оставят мужей, — подтвердила и Фригг.

Отец Дружин размышлял недолго. От Семерых не убежишь и не скроешься. Можно только победить или погибнуть.

— Асгард опустеет сегодня, — негромко заметил бог огня, поняв мысли названого брата. — Здесь никого не останется.