Александр Прозоров - Властелин булата

– Как же здесь хорошо! – с наслаждением выдохнул Викентий. – Только ты и я. Я и ты. И больше никого!

– Как же я мечтала о сем дне, мой бог! – опять обняла гостя девушка, крепко прижавшись щекой к его груди. – Ах да, я ведь для тебя три набора одежды сшила! Меховой – для холода и два кожаных – для лета. Один простой, и один из тонкой лайки, совсем для жары.

– Ты как в воду смотрела, – рассмеялся гость. – Как раз очень нужен! И вот что… Ты все для меня, да для меня шьешь. О себе тоже позаботься.

Он опустил на пол заплечный мешок, развязал узел, стал доставать подарки:

– Вот лен египетский, самой тонкой выделки. В жару одежда из него куда легче кожаной будет. Вот два пояска самоцветных, серьги резные да кольца и бусы разные…

Викентий успел заметить, что все привезенные ранее вещицы куда-то исчезли, и даже догадывался – куда. Наверняка Уряда раздала их подругам или еще кого редкостной вещицей порадовала. В здешнем мире люди не особенно цеплялись за личную собственность и совершенно не подозревали о звериных оскалах бизнеса, требующего покупать дешево, продавать дорого и вытирать ноги о тех, кто победней. Первобытно-общинный строй: от каждого по способностям – каждому по потребностям. Любовница великого Одина безмятежно делилась подарками, а жители Сарвожа так же спокойно кормили девушку и снабжали дровами. Безо всякой бухгалтерии, определяющей, кто кому больше должен.

– Только ты сама льняное платье носи, хорошо? – на всякий случай предупредил гость. – Хочу тебя в нем увидеть.

– Приезжай почаще, – присев рядом, погладила его по волосам девушка.

Великий Один кивнул. И, раз уж его никто не тревожил, сам наклонился к ногам Уряды и стал целовать ее голени, коленки, бедра, поднимаясь все выше – до тех пор, пока на дрожащем от желания теле уже не осталось места для платья.

С рассветом, как заведено, гость помог сарвожцам, притянув из леса восемь длинных сосновых хлыстов, у которых местные мастера срубили только кроны. Городские лоси, вестимо, с такой тяжестью просто бы не справились, так что с появлением бога славянам сильно повезло. Пообедал великий Один за общим столом, а ужинал опять наедине с любимой, наслаждаясь безмятежным покоем, тишиной и одиночеством. Уряда не в счет. Она дарила нежность, а не беспокойство. В ее объятиях Викентий задержался – и только в середине дня покинул свой любимый Сарвож, чтобы утром сойти на берег у охраняющего Радужный мост острога аккурат с первыми солнечными лучами.

Столица бога войны в холодной Скандии-Навии еще спала, своего повелителя никто не встречал. Однако больше десятка замерших на зеркальной воде ладей наглядно доказывали, что дружина не теряла времени зря, полностью подготовившись к походу.

– Я хочу, чтобы ты построил дворец.

Викентий вздрогнул от неожиданности, повернулся:

– Фригг, супруга моя, откуда ты взялась? И почему ты опять без одежды?

– Так ведь нет же никого, мой возлюбленный супруг, – развела руками могучая русалка.

Великий Один вздохнул, снял свой плащ и накинул жене на плечи.

– Негоже воспитывать детей в царстве мертвых, – продолжила женщина. – Хочу иметь большой дворец со множеством слуг и нянек, с теплыми горницами для малышни и мамок, местом для их игр. Возле острога ныне остается в страже шестьдесят семь раненых и увечных дружинников. Прикажи им заплатить мастерам.

– Каким мастерам?

– Тем, что приплывут через одиннадцать дней и привезут бревна, тес, инструмент и все потребное.

– Я сделаю сие, моя возлюбленная Фригг, – пообещал Викентий. – Сегодня же. Сразу, как войду в крепость.

Его супруга направилась по камням куда-то влево. Явно не к дому.

Ни ответа ни привета. Даже не кивнула!

– Одно слово, русалка, – еле слышно выдохнул себе под нос Вик.

Спрашивать о том, откуда возьмутся мастера, откуда они узнают, что именно и где строить, он не стал. Раз Фригг ничего не сказала – значит, все как-то образуется само собой. Возможно, все переговоры уже прошли, но мимо него. Возможно, в нужный момент со строителями удастся побеседовать. Возможно, произойдет что-то еще.

Со всевидящей и всезнающей и вдобавок обладающей магическим даром Фригг было очень трудно общаться. Иногда возникало ощущение, что она говорит с твоим будущим или прошлым. Иногда – что она принимает тебя за нечто неведомое, с другими привычками и воспитанием. Иногда – что вовсе тебя не замечает. Чувства юмора она не знала, о тактичности не помышляла, о стыде или совести не ведала.

В общем: русалка – она русалка и есть.

Зато Фригг исправно и безупречно исполняла свой супружеский долг и всегда откликалась на любые просьбы мужа.

Если, конечно, тот догадывался вовремя ее попросить.

Но это полностью искупало все обиды и неудобства!

В остроге внезапно оглушительно запел рог, спугнув чаек с окрестных скал. То ли дозорные заметили возвращение повелителя, то ли просто старший караула решил разбудить заспавшуюся дружину.

Викентий быстро поднялся к медленно, даже величаво открывающимся воротам и сразу распорядился:

– Отплываем немедля! Хватит уже, засиделись! Где наш казначей? Кто-нибудь видел Волокуша? По желанию моей любимой супруги Фригг повелеваю построить дворец! И приказываю заплатить строителям столько, сколько они запросят!

– А где строители? – спросил от амбара толстый Волокуш, получивший свое прозвище только в прошлом году, после раны в колено, безвозвратно изуродовавшей левую ногу. Воевать храбрый воин больше не мог, однако считать добычу любил и умел и потому при общем умолчании стал в остроге при Радужном мосте кем-то вроде ключника.

– Хрен его знает, говоря по правде! – отозвался бог войны. – Но прозорливая Фригг обещала, что скоро появятся. И еще тетка станет заходить, Гжата зовут. Ее тоже привечай, она моего сына растит. Кормить, поить, ласкать, одевать. Можно поселить здесь. Кажется, все… А теперь ноги в руки – и по кораблям! – повернулся он к прочим ратникам. – Солнце Египта зовет нас, обленившиеся бездельники! Пора на курорт!

Дружина великого Одина истосковалась по настоящим, а не сказочным битвам, не меньше своего бога – поэтому снялась с места без промедления. Уже к полудню ладьи подняли паруса и покатились на юг, к выходу из мертвого талого озера в холодные воды будущей Балтики. К закату все корабли очутились на морском просторе и вскоре дружно повернули на запад, под садящееся в пологие волны солнце.

На корме первой из ладей стояли бок о бок непобедимый бог войны, его сероглазая супруга, послушно переодевшаяся в замшевое платье с рысьей оторочкой, коротко стриженная богиня войны в куцей песцовой юбчонке, собольей куртке до пояса и высоченных красных лайковых сапогах; храбрый воевода Переслав, сохраняющий преданность Одину еще со времен боев за Чердынь – широкоплечий и чернобородый, носящий под рысьим плащом войлочный панцирь, и не менее преданный Бастаран, предпочитающий косоворотку из воловьей кожи в палец толщиной. Рядом держались доказавшие свою преданность юный богатырь Ковыльник, опытный воевода Горчак и седоволосый бородач Рюрик. Славянские воины имели вид обыденный: меховые штаны и куртки, топорик и палица на поясе, кожаный плащ на плечах. Такой же был у сотен воинов в остальных, идущих в три кильватерных колонны, ладьях.