Наталья Гвелесиани - Дорога цвета собаки

И вдруг эта душа бесстрашно, беззащитно распахнувшись, вложила ему ту же самую мысль прямо в сердце:

– Я не смогу жить с нечистой совестью. Ты знаешь, даже если я уничтожу врага, который хотел растерзать меня или моих близких, – я не смогу после этого жить, не смогу простить себе убийства. Даже если это будет дракон.

Мартин был бледен и напряженно ждал его реакции.

– Не беда. Я убью его вместо тебя, – попробовал пошутить Годар. Лучше бы он этого не говорил! Лицо Мартина стало почти одного цвета с его лентой. Годар никогда не видел друга в таком гневе.

– Ты все неправильно понял! Ты утрируешь мои мысли!

– Я просто шучу. Будучи порядочным господином, ты не можешь с чистой совестью убить человека – так ведь? Но ведь дракон – не человек.

– Не уговаривай меня, как ребенка! Разумеется, я убью его, если смогу. Слово "дракон" я употребил фигурально.

– Вот не хотел тебя обидеть, Мартин…

– Ладно. Извини. Я погорячился, – отрывисто заключил Аризонский.

Трудно представить, как не хотел в ту минуту Годар обидеть Зеленого витязя! Он видел перед собой другого Мартина – не того, что мог невольно сбить с толку ветром взыскательной мысли. Этот другой Мартин выложил ему на ладонь такое неприкрытое сердце, что захотелось немедленно, сию же секунду, подуть на него, чтобы спасти от горячки полуденной степи, а оно чуть было не покрылось от его порыва ледком и не умерло. Бережно затаив дыхание, Годар во весь день неловко шутил на разные невинные темы, показывая всем видом, что умеет балагурить невпопад, а сам незаметно следил за выражением лица друга, взвешивал каждую его реплику. Не замкнулся ли Мартин, лишив его благодати искренности?..

Но Мартин не только не замкнулся, – он делился с Годаром каждым движением души. Благодарно, растроганно разглядывая движения крыльев этой удивительной птицы – души Зеленого витязя – Годар и сам не заметил, как поместил ее в свою грудь, и теперь чутко, блаженно прислушивался к порывам собственного сердца, как будущая мать прислушивается к шевелению плода. Только об одном молил Бога Годар: хоть бы не вспугнула эту солнечную птицу темнота его сердца, хоть бы не познала она ее глубины. Годар слушал, как пил… Мартин говорил, как дышал.

Что не мешало им иногда спорить.

В диспутах, которые они устраивали, Годар старался облечь аргументы в самые мягкие, обтекаемые формулировки, а если назревал крупный спор, затушевывал свое мнение. Он слышал в своем сердце каждое движение души друга, связанное с тем или иным убеждением, и… не мог бороться с сердцем. Контраргументы высыхали на губах, как молоко.

Следуя за мыслью Мартина, Годар делал иногда умозаключения, с которыми не делился. Особенно это касалось некоторых сторон жизни Суэнского королевства.

На четвертый день, во время очередного привала, Мартин сказал, что считает ороговение женской кожи защитной реакцией, вызванной засевшим в крови страхом перед драконом и… неистребимым человеческим достоинством! Лучше обезобразить себя, чем отдаться чудовищу. Вина за мутацию лежит на мужчинах – они не сумели защитить своих дам и справедливо теряют их уважение.

– Мне кажется, каждый суэнец объясняет непонятное в меру своего остроумия, – мягко заметил Годар, – это результат разобщенности с другими странами Земли. Почему бы не обратиться за помощью, ведь там уже найдены ответы на многие вопросы?

– А живого дракона они видели?

– Не думаю.

– Я – видел.

Годар пришел к выводу, что суэнцы пренебрегают историей как наукой. Они не запомнили своего прошлого потому, что не захотели запомнить. Придавая значение лишь символическому смыслу преданий, образованные скиряне гордятся своей Родиной в противопоставлении ее неизвестного, но, без сомнения, созидательного прошлого скудости настоящего.

– Какое нам дело до того, кем была супруга графа Ника Аризонского – феей или степной кочевницей, – продолжил Мартин, словно отвечая на его размышления, – то, что мы сейчас с тобой делаем – говорит о прошлом само за себя. Давлас, сбежавший предводитель скирских недорослей – народилось среди нашей молодежи такое пузырящееся облачко – искал помощи на стороне. И стал предателем.

– Ты рассуждаешь, как состарившийся король.- воскликнул Годар. – А я-то думал, что это Стивен и Ко – предатели. Раз не нарушили закона открыто, раз прикрыли зубы деляг масками радетелей за Отечество – значит, воцарились в общественном мнении как добропорядочные граждане?!

– Я тебе скажу больше – они мерзавцы. Дельцы, помимо всего прочего, ищут доступ к контрабанде, а она водится на дороге из страны. Но попутно они способны сделать для Суэнии кое-что полезное. Например, сдвинуть с мертвой точки строительство, накопить, работая на себя, знания, необходимые государственным деятелям.

– Чтобы свинячить стране уже с высоких государственных постов?

– Из их дел можно выудить хоть какую-то пользу, тогда как митрофанушки икслючительно мечтают.

– Им, и только им суждено вывести государство из кризиса! И тебе, конечно, вместе с ними.

– Пока что они додумались до бегства. А я не с ними.

– С кем же ты, неужели со Стивеном?

– В том то и дело, Годар, что я ни с кем.

Очередная откровенность вырвалась из уст Зеленого витязя, как вздох. И один и тот же вопрос кольнул обоих: "Почему?.." Невысказанный, он прожужжал, как шмель, оставив в воздухе колючий, сухой след. Склонившись над высохшим кустом, Мартин машинально перебирал скрюченные ветки. Годар попробовал восстановить внутренним взором истоки ускользнувшего вопроса и укололся об обрывок следа. От этого след в воздухе стал алым, отягощенным.

Мучаясь от духоты, Годар медленно наливался кровью. Вскипела мутной накипью обида за Ника, Давласа, ночного Дон Жуана и тут же угасла, самое себя озадачившая встречной обидой за Мартина. За словами Зеленого витязя стояла какая-то большая, недоступная ему правда и такая же большая неправда.

– Твои товарищи по прежнему составу войска – чистосердечные, добрые мальчики, – нарушил молчание Мартин. Он медлил, силясь подобрать слова помягче: – Я понимаю: ты болеешь за них душой. Но… прости, мне с ними скучно.

Он твердо, спокойно посмотрел Годару в глаза, но в глубине его взгляда затаилось нечто ломкое.

– Почему ты называешь их мальчиками? – спросил Годар с похожим спокойствием.

_ Они поступают с Родиной по-детски жестоко и вряд ли понимают это.

– Это – способ сберечь души.

– Может быть. Но "сохранившие душу, потеряют ее".

Каждую фразу Мартин произносил через долгую паузу, в течение которой Годар имел возможность подумать.

– Поехали, что ли? – заключил Аризонский диалог с натянутой бодростью, а когда они сели на коней и пошли рядом рысью, с легкой укоризной напомнил то, о чем говорил не раз: