Елизавета Абаринова-Кожухова - Надежда

Вооружившись авторучкой, Надя принялась простукивать стену с другого края, где мимо пенька деловито бежал ежик с несколькими грибами на колючей спине. Васятка и Чумичка не очень понимали действий Нади с Серапионычем и оттого наблюдали за ними со смешанным чувством любопытства и недоверия. Дубов же, напротив, прекрасно понимал и оттого глядел с не меньшим недоверием — он знал, что в таких случаях на внешнее впечатление полагаться не следует, ибо в нем наличествует немалая доля самовнушения. И если человек хочет что-то обнаружить (в данном случае — пустоту в стене), то он ее обнаружит независимо от того, есть ли она там, или нет.

Надежда и Серапионыч медленно продвигались навстречу друг другу и наконец встретились у подножия кряжистого дуба. Доктор вытащил из ушей трубки и вопросительно глянул на Чаликову.

— По-моему, если что и есть, то ближе к середине, — как-то не очень уверенно ответила журналистка.

— Знаете, Наденька, я пришел к тем же выводам, — закивал доктор. И, еще немного поколдовав над барельефом, очертил рукой прямоугольник примерно метр в длину и полтора в высоту.

— Вот здесь! — И, заметив выражение некоторого сомнения на лице Дубова, предложил ему стетоскоп: — Не верите, сами послушайте.

— Нет-нет, доктор, и вы, Наденька, я вам, конечно, верю, но что вы предлагаете делать, так сказать, практически?

— Как что? — изумилась Надежда. — Конечно, ломать стену!

Однако этому воспротивился Васятка:

— Да что вы, такую красотищу портить!

— Я и сама не хочу ничего портить, но как же быть? Ведь ореха не отведаешь, скорлупки не сломав.

— Мы пойдем другим путем, — решительно заявил Дубов. — Давайте сперва подумаем. И тайник, если он есть, и эта замечательная картина — они могли быть созданы только при жизни царя Степана, так как затем работы были резко свернуты. А Митька Смурной спрятал сокровища за несколько дней до смерти Степана, стало быть, маловероятно, что барельеф был сделан поверх тайника.

Некоторое время все молчали, как бы осмысливая слова Дубова. Первым прервал молчание Серапионыч:

— Знаете, друзья мои, все это напоминает одно давнее дело Василия Николаича, в которое я имел честь был впутанным.

— А вы его потом прозвали «Полет над гнездом ласточки», — улыбнулся Василий. — Нет-нет, Наденька, не пытайтесь вспомнить, это случилось еще до нашего с вами знакомства.

— Ну вот, и тогда тоже сокровища были запрятаны за барельефом со зверями, хотя и не столь искусно сделанным. Нужно было всего лишь каким-то особым способом дотронуться до ласточки, и в стене открывалось отверстие…

— Ну так и здесь ласточка есть! — радостно подхватила Чаликова. — Вот, глядите, как раз посередине.

С этими словами Надя принялась щупать изображение ласточки — дергать за хвост, теребить клюв, нажимать на крылья.

— Наденька, оставьте птичку в покое, — остановил ее Дубов. — Что-то мне подсказывает, что искать нужно не там.

— Мне тоже, — добавил Васятка. — Я не знаю, как вернее сказать… Ну, в общем, это должно быть где-то повыше. Потому что иначе кто-то мог просто случайно задеть, и тайник бы открылся.

— А ведь верно! — воскликнул Дубов. — Молодец Васятка, умная голова. Владлен Серапионыч, не могли бы вы поточнее обозначить ту часть стены, где вы услышали пустоту? И главным образом верхнюю границу.

— Нет ничего проще. — Доктор вновь всунул трубку в уши и принялся более внимательно, чем в первый раз, прослушивать стену. Потом взгромоздился на стул — чуть ли не единственный предмет мебели, бывший в комнате. Дубов с Чумичкой даже встали поближе, чтобы подстраховать доктора на случай, если стул не выдержит.

— Вот здесь! — Серапионыч провел линию по вершине дуба и рядом с ним, где по «небу» пролетали птицы. — Ну а вертикальные пределы те же, что я вам показывал. — И с этими словами доктор ловко спрыгнул со стула.

— Ну что ж, и это уже больше, чем ничего. — Василий поднял светильник кверху и осветил аистиное гнездо на потолке. Кругом него были заметны несколько вмятин — вероятно, память об алхимических опытах одного из бывших хозяев Терема. Затем детектив подошел к печке и приложился к ней ладонями, будто желая согреться, хотя печку не топили уже, наверное, лет двадцать.

Остальные молчали, понимая, что именно в этот миг, может быть, в уме Василия что-то происходит, когда еще немного — и он исторгнет из себя нечто незаурядное.

Однако произнес Дубов слова, которые поначалу вызвали у его друзей даже некоторое недоумение:

— Не слишком ли много аистов?

— В каком смысле? — удивленно переспросила Надя.

— Многие изразцы на печке изображают аистов, — Василий загнул палец. — На потолке их целое гнездо, — он загнул еще один палец. — Потом, те две птицы, что летят по верху на барельефе — они ведь тоже аисты, или я ошибаюсь?

— Не ошибаешься, — впервые разомкнул уста Чумичка. Остальные согласно закивали.

Василий разогнул пальцы и радостно потер руки — Надя и Серапионыч знали, что это движение означает высшую степень возбуждения:

— И обратите внимание: медведь один, ежик один, даже ласточка, и та одна, а аистов — два!

— Ну и что из этого следует? — все никак не могла сообразить Надежда.

— Пока что ничего, — улыбнулся Дубов и вдруг столь стремительно вскочил на стул, что тот заскрипел пуще прежнего, и теперь уже Серапионычу пришлось «на всякий случай» встать рядом.

— Вот, смотрите, — раздался сверху голос Дубова. — Первый аист летит высоко, под самым потолком, и несколько правее, так что в прямоугольник, очерченный Владленом Серапионычем, не попадает.

— Не попадает, — подтвердил доктор.

— А второй чуть пониже. И гляньте: в отличие от своего товарища, он немного выгнул шею книзу, и оттого его голова… Да-да-да, как раз! Пожалуйста, возьмите кто-нибудь у меня светильник, а я исследую голову аиста.

— Вася, но это же гениально! — в искреннем восхищении выдохнула Надя, принимая фонарь.

— Элементарно, — ответил детектив со скромностью, впрочем, отчасти наигранной.

Дубов смахнул с аиста многолетнюю пыль и стал осторожно ощупывать его голову.

— Дайте что-нибудь острое, — попросил он через несколько минут.

Доктор вновь отворил чемоданчик, уложил туда сделавший свое дело стетоскоп, достал хирургический скальпель и протянул Василию:

— Только осторожнее, не порежьтесь.

— Не скажу за весь барельеф, но аист сработан из чего-то прочного, возможно, даже из мрамора, — стал объяснять Дубов. — И работа очень тонкая. А его глаз, такое впечатление, что заделан какой-то лепниной, и к тому же весьма небрежно.