Светлана Тулина - Страшные сказки для дочерей киммерийца

Конан вспомнил слова одетого в синюю хламиду жреца о том, что жертвы в последнее время измельчали. Вспомнил и его возмущение по поводу того, что некие высокопоставленные собратья по вере занимаются не своими делами.

И посмотрел на жреца-охранителя уже по-новому.

— И часто тебе приходится самому ловить пустынных камелеопардов?

Жрец пожал плечами, явно не понимая, что так заинтересовало киммерийца:

— Почти всегда. Дикий зверь — это не полудохлый от голода и болезней городской бродяга. За ним младших послушников посылать — дело бесполезное и жестокое. Уж лучше сразу самого такого горе-охотника — на жертвенный камень. Хоть толку больше будет… Впрочем, — он пожал плечами, улыбнулся и снова поднял на Конана полный печального спокойствия взгляд. — Это уже неважно. Потому что Золотой Павлин Сабатеи скоро умрёт.

В его голосе было столько обречённого достоинства, а в улыбке — горечи, что Конан не усомнился ни на миг. Подошёл. Присел рядом на корточки. Склонил голову набок, по-новому разглядывая уже не только жреца-охранителя, но и облезлого заморыша у него на коленях. Спросил, хмурясь:

— Почему?

— Нет страха. Нет пищи. Нет Золотого Павлина Сабатеи…

Конан обвёл непонимающим взглядом зал. Нахмурился сильнее:

— Как это — нет страха?! Да все эти людишки просто таки трясутся от страха, словно овечий курдюк на неровной дороге!

Жрец продолжал улыбаться и гладить своего умирающего бога. На бледном заострившемся лице ярче проступили морщины, и теперь было видно, что он очень стар. Гораздо старше, чем казалось раньше, когда обманывали глаз подтянутость худощавой фигуры и юношеская порывистость движений. Глаза его закрылись, голос сделался еле слышен:

— Они не Павлина боятся, а Эрезарха и его слуг… или тебя… страх поменял направление. Караван больше не придёт… Они никогда и не вспомнят более о Золотом Павлине, который столько лет дарил им достаток и удачу в делах. Люди не ценят того, что им дарят. А я… смешно. Я готов для него на всё. На всё, что угодно. Я с радостью сам лёг бы на жертвенный камень, если бы это помогло… хоть чуть-чуть. Только не поможет. Я его не боюсь, понимаешь, король-варвар? Не боюсь. Совсем. И никогда не боялся. И, даже умирая, не смогу испугаться… Нельзя бояться того, кого столько лет… Смешно. Я, единственный, которому не наплевать, жив он или умер, как раз таки и не могу дать то, что ему нужно. Я не могу его испугаться…

Голос его стал совсем неслышен, словно листва под ногами слежалась, промокла, схватилась первым зимним ледком и окончательно перестала шелестеть. Конан вскинул голову:

— Эй, лекарь! Ты там закончил? Тогда иди сюда, тут для тебя есть ещё работёнка!

— Она же всё-таки твоя сестра!

Закарис пожал плечами. Ссутулился:

— Я её почти и не знал. Столько лет разницы… если и есть у неё дома в других городах, я об этом не знаю. Шем велик.

Они втроём с Квентием сидели в таверне — той самой, на площади. Вернее, сидели сам Конан и король Асгалуна. Квентий же спал, уложив голову прямо на стол. Конан не мешал ему. Пусть.

Вино тут по-прежнему было кислым и разбавленным, от подавальщицы разило тухлятиной, а нечто подозрительное на большой сковороде, предложенное в качестве закуски, Конан попробовать так и не решился.

Всё это почти радовало — хоть что-то остаётся незыблемым в постоянно и непредсказуемо меняющемся мире. Вот разве что колода на площади нынче пустовала. Ну, так это наверняка дело поправимое. Саббатея — город торговый. Зажиточный. А какой же купеческий, да ещё и зажиточный, город — да без ворья? Наверняка, как и в Шадизаре, имеется свой Ночной Двор, где восседает некоронованным королем какой-нибудь Ицхак-Четырёхпалый или Зубар-Одноглазый. Или другой какой увечный — имена могут быть разными, а вот указание на некую телесную ущербность присутствует всегда. Ночные короли редко добираются до своих престолов молодыми и здоровыми.

— Шем велик… — согласился Конан. — Это правда. А весь мир за его пределами — ещё больше. Она могла податься куда угодно. А у нас дорога одна…

Это было правдой. Основные силы объединённой армии подошли к Сабатее сегодняшним утром. И продолжали прибывать. Пока что они расположились в полёте стрелы от стен и вроде бы слушались своих командиров и не нарушали границы. Но оставлять их тут надолго слишком рискованно. Эрезарх уже деликатно интересовался сроками выступления на Шушан и даже обещал со своей стороны не менее сотни кофских наёмников, «совершенно случайно» оказавшихся у него под рукой. А ещё оставались те отряды, что пошли по полуночному караванному пути и должны выйти прямиком к Сарку, миную полуденную Сабатею. Скоро и под этим расположенным у подножия Шартаумского хребта городом соберётся такая же плохо управляемая орава, которую точно так же рискованно оставлять без присмотра слишком надолго.

Значит, Сарк.

— Так ведь у неё тоже одна дорога. Вот в Сарке и спросим, может, кто и запомнит, о чём она говорила и куда собиралась.

От неожиданности Конан грохнул кружкой об стол. Хорошо ещё, что кружки у этом заведении добротные, их не о каждую и голову-то разобьёшь, не то что о какую-то там деревянную столешницу.

— С чего ты взял?

— Ну так ведь баба же! Хоть и умная, дрянь. Бабы всегда любят поболтать, это им как мёдом намазано. Вот, может и…

— Я не про то! Почему ты решил, что у неё тоже нет другого пути, кроме как через Сарк?

Закарис моргнул растерянно. Нахмурился.

— Так ведь другого пути и нет. Она же на восход торопилась, так? Так! А на восход удобный путь тут только один и есть — через долину Каменного Корабля. Так? Так! А Сарк, он-то ведь как раз и стоит у самого начала этой долины! А вокруг и полей-то нет, неудобь сплошная, лес да камни. И захочешь даже, а всё равно мимо города не пройдёшь. Особенно, если с караваном. Это тебе не степь! Да и колодцы, опять же… Нет, она точно в Сарке остановится. Она ведь знает, что мы след потеряли и опасаться нечего. Расслабится, начнет болтать…

— Так какого же Сета мы тут с тобою прохлаждаемся?!

Закарис тоже поднялся — но далеко не так быстро. Шагнул, покачиваясь, в сторону кухни. Пояснил:

— Сейчас, я только вина у них в дорогу возьму. Хорошее тут вино. Освежающее. Гораздо приятнее той приторной гадости, что у нас на праздниках подают. И не такое забористое. Отличное вино!

Конан проводил своего собрата по венцу оторопевшим взглядом. Назвать лучшее офирское многолетней выдержки, с его непередаваемым букетом и тончайшим послевкусием, «приторной и слишком забористой гадостью»?!

Ну, знаете ли…

Варвары!