Петр Мамченко - Ветер перемен

— Почему во мне видят только наследие отца и деда! В лучшем случае, самку, от которой можно получить детей — магов! Я хочу уйти отсюда, покончить со всем, или вообще с этим миром… Я…

Вос диагностировал истерику. Пожалуй, лучше бы она не сдерживалась и поплакала. Вообще-то, истерику прерывают шоком или лёгкой болью. Утверждают, что лучше всего — обычная пощёчина. Но разве можно намеренно бить это удивительное создание, особенно сейчас, когда она особенно ранима и хрупка.

Он просто придвинулся поближе и обнял содрогающиеся в затаённых рыданиях плечи, а когда она повернулась, поймал её губы своими, не дав ничего сказать.

Сидона на миг застыла в его объятьях, а затем яростно рванулась, упёрлась ладонями в грудь и попыталась оттолкнуть гораздо более сильного и тяжёлого мужчину.

Вос послушно отпустил девушку, пока она не попыталась воспользоваться "усилением", что в её состоянии было опаснее для неё самой, и улыбкой встретил грозный взор. Удивительно, у большинства людей в гневе глаза как будто темнеют, а у лери её обычный васильковый оттенок сменился более светлым, почти электрической яркости. Но зато вмиг высохли непролитые слёзы и дрожь стала едва заметной.

— Не сердись, Ваше Величество! Злость лучше истерики, гнев ценнее отчаянья. Я хочу кое-что сказать. Ты ведь помнишь, что можешь заставить меня замолчать или прогнать парой слов. Даже убить, если возникнет желание. Но для начала, выслушай меня. Мне кажется, тебе это так же важно, как и мне.

Лери целиком завернулась в одеяло, и сжалась на кровати, как испуганный зверёк, но до поры молчала.

И Вос был благодарен ей за это молчание. Просто ли объясниться в любви девушке? Если это в первый раз, и все предыдущие интрижки были только игрой. Если вас разделяют не только общественное положение, но даже миры, воспитание, привычки и обычаи. Если она властна над жизнью и смертью своего подчинённого, и пока не воспринимает его, как мужчину?

— Знаешь, Кванно неспроста беспокоился о тебе. Ты родилась здесь, у тебя есть владения, верные люди, власть. Но ты так же чужда этому миру, как и я, пришедший сюда недавно. Ты маг, видящий мир по-другому, ты женщина, в стране, где всё решают мужчины. И даже, скажу по секрету, ты просто принадлежишь к другому виду.

Маг улыбнулся, уловив слабый проблеск интереса. Или возмущения? Неважно. Главное, его слушают.

— Ты считаешь себя некрасивой, странной, тебе неуютно. Но это не значит, что в этом виновна ты сама. Просто, так получилось, что ты иная, не такая, как все. Как лань в стаде быков. Как лебедь среди фламинго. Это просто разная красота, разные возможности, разные пути.

Похоже, сравнение с животными не понравилось. Или он просто неудачно подобрал сравнения? В конце концов, много ли животных увидишь, сидя безвылазно в замке.

— Я из другого мира, но я ближе к тебе, чем любой другой в замке. И только моё мнение имеет сейчас значение — ты прекрасна! Окажись ты в моём мире, вызывала бы восхищение и зависть.

Вос вложил в свой голос всю свою убеждённость, всё бушующие эмоции, рвущиеся наружу. Он часто шутил, редко бывал серьёзным, удастся ли сейчас не быть смешным?

— С самого начала я видел, что ты красива. И не только глаза и волосы, которые могут оценить все, но и всё лицо в целом, твои нежные руки, твоя кожа, прикоснувшись к которой, невозможно оторваться. Фигура, грациозная и лёгкая, сильный характер и ясный ум. Ты ведь не думаешь, что я восхищался бы уродиной.

— Кванно заколдовал тебя… — Голос Сидоны был тих и безнадёжен. — Он дал тебе новые глаза, которые лгут.

Маг рассмеялся. Она ответила! Она слушает, и пытается понять.

— Зачем сенсею делать такую глупость?! Если бы он мог, заколдовал бы Диша. И наш любвеобильный лер не вылезал бы из твоей постели, и уже одарил бы одним-двумя детьми. Нет! Я вижу то, что есть, и ни одна женщина в замке не сможет сравниться с твоей красотой. Я даже могу закрыть глаза, и восхищаться твоей аурой.

Вос подсел было ближе, и закутанная в одеяло фигурка испуганно отшатнулась.

— Ты мне не веришь? Но есть же способ проверить. Просто прикажи мне говорить правду. Это не позволит мне блефовать и лукавить. И ты узнаешь, что мне не нужно ни власти, ни земель. Только ты. Я хочу прикасаться к тебе, ласкать тебя, целовать, дарить любовь. Я просто хочу тебя, с такой силой, что путаются мысли. Я… люблю тебя. Я хочу жить для тебя, приносить радость, защищать. Жить вместе, делить все радости, просыпаться с тобой и засыпать после бурной любви, и даже во сне быть рядом! Дышать с тобой одним воздухом, обнимать, как последнюю надежду, любить до изнеможения, и отдать всего себя и принять тебя в ответ! Я тебя люблю, и ничего не могу с этим поделать. Ты для меня важнее всего остального, и если ты сейчас меня прогонишь, просто не захочу больше жить.

Лицо горело, дыхание срывалось. Прямо и честно сказать такое тяжелее, чем поднять каменный стол, страшнее, чем в первый раз убить человека. Потому что пережить можно всё. Кроме отказа. Если сейчас она прикажет ему убираться, он уйдёт.

Может быть, к риуну, чтобы разделаться с этой хитрой сволочью и умереть в бою с его лиму. Или просто шагнёт со стены, чтобы поучиться летать. Вроде бы, воздушные маги должны это уметь. А перед этим разгонит к лешему всех этих шлюх, устроивших бордель в башне любимой женщине и придушит Диша.

Вос чувствовал себя каким-то прозрачным и лёгким, свободным от страхов и стремлений. От него сейчас ничего не зависело, он просто воздушный шарик, и полетит туда, куда потащит ветер. И не слишком огорчится, если впереди поджидает острый угол.

— Не верю.

Голос Сидоны на этот раз был громче. И в нём была… Надежда? Или он себя обманывает?

Маг дрожащей рукой дотянулся до фигурки в одеяле и потянул за складки, освобождая бледное, со следами высохший слёз личико любимой. Васильковые глаза смотрели с непривычной робостью. Но она не пыталась отстраниться или оттолкнуть.

Вос медленно придвинулся и притянул девушку к себе. Губы прошлись по прикрытым глазам, снимая солёную влагу, прикоснулись носу и щекам и наконец нашли своё место, соприкоснувшись с её губами. На этот раз поцелуй длился долго, страстный, хотя и неумелый, он ведь и сам был не таким уж мастером, но Сидона всё же пыталась отвечать, по-ка не пришлось оторваться, чтобы выровнять дыхание.

— Очень… опасные… слова! — Вос задыхался, но не мог не сказать. — Ты… ведь знаешь, что… мужчина может только одним… способом доказать… своё желание?

Чуть припухшие от поцелуя губы неслышно шевельнулись, бездонные, распахнутые во всю ширь глаза таинственно мерцали. Она знала. А может, знали потаённые инстинкты, до поры спящие в каждой женщине.