Джон Майерс - Серебряный Вихор

— Значит, деньги потрачены не зря, — решил баронет. — Отвези меня домой, а сам отправляйся за девицей, да поскорее. Нельзя допустить, чтобы она опоздала к вечернему чаю.

— Ни в коем случае! — согласился слуга. Он распахнул дверцу кареты и втиснул в нее Мургатройда. Баронет махнул нам рукой на прощанье и устроился поудобнее на сиденье. Слуга вспрыгнул на подножку и сел рядом с возницей. Тот щелкнул длинным кнутом. Лошади понеслись.

Как ни странно, я почувствовал, что мне жаль было расставаться с баронетом.

— Иной раз, — хмыкнул я, — нет лучшей компании, чем полоумный. А хорошо, впрочем, что он увел лишних свидетелей, пока те не заметили старую чертовку.

— И я об этом беспокоился, — признался Джонс. — Но они наверняка ее не заметили. Она висит в тени.

— И помалкивает, — добавил Голиас. — Пожалуй, лучше ее снять, пока никто сюда не заявился.

Уродство ведьмы побуждало меня тянуть резину как можно дольше.

— А как тебе показался этот чокнутый?

— Ты ведь слышал, — с горячностью вмешался Луций, — на бедняге лежит проклятие. Мне ли не знать, что это такое… Веселого мало!

— Проклятие зачастую придает жизни остроту, — возразил Голиас, — но оно должно прийтись впору тому, кто его получает в наследство. — Ему понравилась эта мысль. — Как подержанное платье. Кстати, кто будет снимать каргу с дерева, а кто ловить ее снизу?

— Давай бросим жребий, — предложил я. Ни то, ни другое мне не улыбалось. — Орел — я лезу на дерево, решка — ты.

Я словно предчувствовал, что выпадет решка и Голиас окажется в выигрышном положении. Я мрачно наблюдал, как он карабкается вверх по стволу. Это было нетрудно. Низкая развилка и множество боковых веток служили удобными опорами. Быстрее, чем мне хотелось бы, Голиас оседлал сук, с, которого она свисала. Затем вытащил памятный мне нож.

— Готов?

— Как никогда!

Я держал руки наготове по обеим сторонам от старухи, не собираясь без надобности прикасаться к ней. Представляю, какая гримаса изобразилась у меня на лице: Голиас только усмехался, поглядывая на меня.

— Есть женщины, которых лучше обнимать мертвых, чем живых, — резюмировал он. — Мы имеем дело как раз с подобным случаем.

Свесившись головой вниз и придерживая старуху за волосы, чтобы она не качалась, Голиас принялся перепиливать ножом уздечку, которой она удавилась. Задача была не из легких. Старушенция висела достаточно высоко, и я едва мог зафиксировать ее ноги, чтобы они не болтались туда-сюда. Она оказалась тяжелей, чем я думал, и едва не упал вместе с ней, когда уздечка наконец лопнула и старуха сорвалась вниз. Я пережил ужаснейшую в жизни минуту, пытаясь удержаться на ногах и не рухнуть наземь вместе с каргой, едва не удушившей меня вонью от сального, омерзительного тряпья.

Балансируя как акробат, лишь бы сохранить равновесие, я вдруг услышал крики:

— Освободи благородную деву, низкий трус! Уж не возомнил ли ты, будто сумеешь избегнуть возмездия! Руки прочь, кому сказано!

Еще один непрошеный советчик! Мне стало не до шуток, когда до меня дошло, что обращаются ко мне. Голос доносился с дороги, но мне некогда было взглянуть в ту сторону. Мне едва-едва удалось опустить старую хрычовку на землю более или менее бережно.

— Что! Насиловать невинную жертву прямо у меня на глазах! Ах ты, блудливый пес!

Я никак не мог взять в толк, бушует незнакомец всерьез — или комедию ломает. В качестве актера он бы имел большой успех.

— Не бойтесь, принцесса, помощь близка. Я сокрушу этого негодяя, как Мударра сокрушил Веласкеса. А ты, жалкий сластолюбец, защищайся, если можешь!

Я по-прежнему не обращал на его угрозы ни малейшего внимания. Стиснув зубы, я выпрямлял ноги усопшей и складывал ей руки на груди, чтобы придать ей хоть сколько-нибудь пристойный вид.

— Эй, Шендон! Поберегись! — воскликнул Джонс. Обернувшись на топот копыт и лязг доспехов, я был ошарашен открывшимся мне зрелищем! Прямо на меня мчались два всадника: один на лошади, другой на осле. Вернее, скакала лошадь: осел потрюхивал следом. Первый всадник выглядел презабавно; в руках он держал длинный заостренный шест. Он пришпорил лошадь и замахнулся им на меня.

Отшвырнув от себя руку старухи, я, все еще на корточках, нырнул вбок, чтобы избежать удара. Удалось это мне не совсем. От копья я чудом увернулся. Однако не ускользнул от лошади. Копытом она здорово лягнула меня в зад. Заработав синяк, я крутанулся волчком и шлепнулся на землю. Потирая ушиб, я повел наблюдение за дальнейшими действиями моего противника. В самом деле, было на что посмотреть.

Моя интуиция меня не подвела: да, он действительно хотел наколоть меня, как уборщик в парке подцепляет с травы бумажку. Копье вонзилось в землю и застряло там. Но лошадь проскакала вперед, и всадник либо не пожелал, либо не успел выпустить свободный конец копья из рук. Никогда прежде мне не доводилось видеть прыжок с шестом со спины лошади. С лязгом и скрежетом чудак вылетел из седла, взмыл в воздух и угодил на тот самый сук, с которого Голиас только что срезал старуху. Копье упало, а вояка как-то ухитрился удержаться. Теперь он повис, вцепившись в сук, в пятнадцати футах над землей.

Голиас уже спустился с дерева, и сук находился в полном распоряжении рыцаря. Но и сам по себе воитель вполне заслуживал внимания. Доспехи его были изготовлены из ржавого листового железа. Вся эта несообразная амуниция сидела на нем кое-как. Шлем (не железный, а бронзовый) торчал на самой макушке и не защищал лицо. Да и сам вояка, по ближайшем рассмотрении, оказался просто старой развалиной. Вдобавок ко всему, он оседлал ветку именно там, откуда сверзилась старуха. Обрывок уздечки свешивался сзади, напоминая хвост, и так же жестко топорщились усы старика.

— Колдовство, — бормотал он, — побежден колдовством.

На его проблемы мне было начихать. Ушибленное место болело, к тому же с нервами моими обошлись не слишком бережно. В ярости я вскочил и схватился за копье.

— А ну, слезай, поговорим, — прорычал я. Желая пригвоздить врага к стволу, я занес копье, как вдруг меня толкнули под колени. Ноги мои подкосились, во я устоял. Оглянувшись, я увидел пузана, который слез с осла и тоже кинулся в бой. Он снова и снова нападал на меня, а я отпихивал его тупым концом копья.

Атаковал он меня с крепко зажмуренными глазами. Этот бой вслепую продолжался минуты две-три. Пузан вконец запарился, а я успел остыть. Я едва сдержал улыбку, когда он совсем выбился из сил и просто лег на копье, еле переводя дух.

— Сходишь с ринга, — полюбопытствовал я, — или устроим еще раунд? — Я видел, что он со страхом ждет контратаки. Но, ничего не дождавшись, приоткрыл один глаз.