Александр Талал - Влюбиться в эльфа и остаться в живых

– Не курить? Петя вроде тут у вас дымил как-то… Пепельница стоит, опять же. Извините.

– Кури, – буркнул Принц. – Портсигар только спрячь. Не люблю отражений, говорил тебе уже. Запоминай с первого раза, и будет тебе счастье в этой жизни.

Корней немного потупил, вспоминая. Зато вместо того, чтобы просто убрать портсигар, он эффектно запустил его в мусорный ящик, и сиял гордостью – вот мы как умеем для правителя.

– Если кто-нибудь узнает, – продолжал Корней, – как Бурмистрова позволяет себе разговаривать с Принцем… Это же беспрецедентно. С Принцем так нельзя. Если с Принцем так можно – значит, и мне можно, и ему, и соседу дяде Пете.

Макар Филипыч осклабился.

– Не переживай. Не расслабился Филипыч, не раскис, – он поизвивался в кресле, вдавливая в него поудобнее крестец. – Мне доложили, что перед антрактом какой-то орк нахально заявился в театр. С приглашением.

Невольно Корней провел рукой по оторванному нагрудному карману.

– Видишь ли, – пробормотал Принц задумчиво, – мне нужен его амулет. Ну как – «нужен»? Не то чтобы «нужен». И даже не «необходим». Скажем так: если я его не заполучу – я всех порву, как тузик грелку. Ты первый в эту мясорубку попадешь. Не потому что у меня к тебе неприязнь, а потому что ближе всех стоишь. А я несдержанный, импульсивный. Потом жалеть буду – а поздно.

Принц встал во весь рост, мутными глазами хмуро разглядывая в воздухе эфемерную версию какого-то развития событий, не самого лучшего.

– Он придет к ней. И чует мое сердце – он уже где-то рядом. – Корней поежился под взглядом Принца, представляя себе, как Принц представляет себе Корнея в образе рвабельной грелки. – Дверь закрой. Дует.

Корней повернулся к двери, когда Женя на карачках уже сползал на лестницу. Один ботинок еще торчал на верхней ступеньке, но в эту секунду наблюдательность начальника службы безопасности хромала, подраненная волнениями и тревогами. Макар Филипыч оказался за его спиной, и, хотя их разделял длинный дубовый стол, Корней немного опасался, что Принц накинется на него сзади, и волоски на его шее стояли крохотными антеннами, панически ловившими всякое намерение правителя.

– Я тебя видеть больше не могу! Вся жизнь кувырком из-за какого-то орка! Ты – тупой, да? Ты как «ванька-встанька»? Тебя отвергают, прогоняют, угрожают, бьют, преследуют – а ты все равно приходишь как ни в чем не бывало со своей глупой улыбкой на лице?!

Женя и правда улыбался довольно глупо, схваченный Катей за грудки и прижатый к одной из декораций где-то в путанице задников арьерсцены, но на улыбку у него была причина. Катя ругала его на чем свет стоит, на ее лице горел неподдельный гнев, но она не кричала, а говорила возбужденным сдавленным шепотом. Она не хотела, чтобы его здесь нашли, в темной утробе театрального оборудования, в складках двух матерчатых задников, между которыми было почти уютно, как в гнездышке. Она не позвала на помощь Корнея и его подчиненных, когда Женя тихонько окликнул ее из-за кулис. По другую сторону тяжелого фонового занавеса двигались тени – труппа нащупывала дорогу за кулисы, пока на сцене оставшийся в одиночестве принц изображал танцем любовь к отлучившейся Золушке и нетерпеливое ожидание ее же.

– Преследуют, да, – мечтательно кивнул Женя. – Спасибо.

– За что спасибо?!

– За ИнГаляцию.

В полумраке Катино лицо было серым пятном, за исключением фосфоресцирующих от эмоции фиолетовых зрачков, но она все равно заметно покраснела и вдруг отпустила Женин пуловер, словно почувствовав в их физическом контакте излишний интим.

– Я не… Я просто тебя пожалела. Несправедливо, когда на тебя нападают, а ты еще слепой и ничего не знаешь. Это редкий случай… Я за справедливую войну, – она вдруг снова рассердилась. – А вы такие, между прочим! Теперь я знаю, что это правда. Вам палец дай, вы руку по локоть откусите. Тебе помогли – а ты решил, что тебя уже и в гости пригласили. Здесь штаб Макара Филипыча, на минуточку! Ты чем думал?

– Почему ты меня так ненавидишь? Что я тебе сделал? – ошпаренный ее словами, Женя, тем не менее, больше всего просто хотел понять. До сих пор весь этот эпический восьмисотлетний антагонизм оставался для него филькиной грамотой. В Катином голосе звенели упрямые нотки:

– Это не я. Это все. Так было всегда. И с этим ничего не поделать. Не нам об этом рассуждать. Нас там не было. Да что я тебе объясняю… Забей. Забей. Лучше конкретно мне скажи: ты вообще на что рассчитываешь?! Ты понимаешь, что – допустим, допустим! – ты мне нравишься, допустим на секунду – ты понимаешь, что это просто невозможно?

Женя подумал.

– «Солнце столкнется с Луной… Реки повернут вспять…» Опять двадцать пять. Ты об этом? Скажи, ты знаешь, из-за чего началась война?

– Вы убили нашего Принца!

– А мне сказали, что вы – нашего.

– Глаз открыл? Поздравляю. Быстро тебе мозги промыли.

– Дело не в этом… – Женя помолчал и собрался с мыслями, чтобы все взвесить и ненароком не дать Кате повода завестись еще больше. Он вступал на щекотливую территорию. – Думаешь, твой отец верил в конец света?

Под изуродованную аранжировкой музыку Прокофьева Катя долго молчала. Блик ее лица оставался неподвижным, сияние глаз растворилось. И правда – верил ли? Он сам рассказал ей страшную и поучительную историю о том, что бывает, если эльф подружится с орком. Бывает? Бывает? Ей стало смешно от такой формулировки. Когда бывает? Как часто случается конец света? Откуда это известно, если еще никто никогда не пробовал? А ведь в последние годы Александр избегал этой темы. Неловко усмехался, отшучивался, потом задумывался. Кате никогда не пришло бы в голову ставить под сомнение сказанное отцом, сказанное Принцем, если бы Александр сам не свел ее с орком Степановым – сыном Степановых! – с помощью идиотской бандероли. Как она хотела бы спросить у него сейчас – что все это значит? Что ты хотел сказать мне, папа, и не решился сделать это впрямую?

– Я видел ее. Ромашку. На бейдже, – тихо сказал Женя. – Я думаю… – он только что это понял, – я думаю… – и поразился простоте своего озарения, – я думаю, твой отец хотел, чтобы я нашел Гоблина.

– Но Гоблин – это сказка, – сказала Катя, не смеясь.

– До вчерашнего дня я думал, что орки и эльфы – это сказка.

Они помолчали.

– Мне нужно идти. В полночь мой «Порше» превратится в скейтборд. Спецэффекты последнего слова. Шарль Перро переворачивается в гробу.

– Глупо как-то, – пожалел Женя. – Нам бы в парке посидеть, поболтать. Чтобы все, как у людей… Познакомиться. Узнать, что ты любишь.