Маргит Сандему - Страх

Доффен был на карантине, он сидел в клетке и лаял на Бранцефлора, сидевшего в другой клетке. Это стимулировало у обоих выделение адреналина и повышало жизненный тонус.

Содержание пастора Прунка в строгой изоляции имело свои особые причины Во-первых, он поднял страшный шум, протестуя против помещения его в больницу. Там его могли сцапать кредиторы! Поэтому он настаивал на том, чтобы его перевели в Сарпсборг или Фредрикстад, чтобы он был рядом со своими духовными чадами. Он утверждал, что они нуждаются в нем в час испытаний, когда их, ничего не понимающих овечек, заперли в больничном изоляторе. Он утверждал также, что, поскольку он сам является избранником Господа, то и его паства, как и он сам, не могут быть поражены ничтожной земной болезнью.

Но внезапно он переменил свое решение и у него совершенно пропало желание соединяться со своими прихожанами. Это произошло сразу после того, как при нем обнаружились деньги и ценные бумаги прихожан. А обнаружилось это очень скоро, поскольку глупый больничный персонал настаивал на том, чтобы все его вещи и одежда были продезинфицированы. Прунк не желал им ничего отдавать, не желал раздеваться и выворачивать свои карманы.

В конце концов его раздели насильно, и все его невразумительные объяснения по поводу того, что прихожане сами передали ему на хранение свои ценности, были встречены скептически. Беглый опрос, проведенный среди его прихожан, подтвердил то, что пастор собирался похитить все эти ценности и что только вмешательство полиции у ворот убежища помешало ему сделать это.

Дело Прунка было передано в суд.

Он неоднократно пытался бежать, опасаясь и кредиторов, и членов секты. Полиция же оказалась холодной и бесчувственной, не проявив никакого понимания тонкого душевного устройства Прунка. Все попытки к бегству были пресечены, и вскоре он получил извещение из банка о том, что там желают встретиться с ним, как только он будет выписан из больницы. И у них были все основания для такой встречи.

Прунк видел свое будущее мрачным, а мир глупым и непонимающим.

Небо тоже изменило ему. Судьбоносный час земли так и не пробил.

И теперь только членам его секты угрожала опасность гибели от оспы. Все получилось как раз… наоборот!

И в довершение всего красавица Бьёрг заявила, что не желает даже видеть его, что он может отправляться ко всем чертям.

Прунк чувствовал себя несправедливо обиженным. Его пасторский титул был официально — по радио и в газетах — отнят у него. К счастью, он не читал статей, безжалостно высмеивающих его. Но ему и так приходилось не сладко. Никто не желал понимать его величия.

Было ли удивительно после всего этого, что он дулся на всех?

Анализы показали, что Агнес заражена. Но у нее была прививка от оспы, поэтому все надеялись, что болезнь будет протекать в менее жестокой форме. Если бы она не была еще такой изможденной, такой измотанной! Было сделано все — чтобы поддержать силы ее организма, и заботливые медсестры кормили ее днем и ночью.

Всем хотелось, чтобы Агнес выжила.

Среди тех медсестер, которые с самого начала были изолированы вместе с пациентами, чтобы не принести вирус в город, у двоих обнаружились легкие симптомы болезни. Им пришлось тоже лечь на больничную койку, но они были надежно защищены повторной вакцинацией, так что никто не опасался за их жизнь. С «Фанни» было получено сообщение о том, что ни у кого нет никаких признаков болезни. Всей команде были сделаны повторные прививки, и судно получило разрешение к отплытию, если в течение следующей недели все будет по-прежнему. Команда с благодарностью восприняла весть об этом.

Через день после поступления в изолятор Агнес выяснилось, что Карен Маргрет Дален серьезно больна. У нее была оспа.

И дело усугубилось тем, что ей не делали прививок.

Прекрасная картина борьбы с эпидемией, нарисованная Рикардом и его коллегами, теперь заметно потускнела.

Она была переведена в еще более строгий изолятор. И когда весть об этом распространилась в больнице, среди прихожан пастора Прунка началась паника Большинство из них не делали прививки, поскольку происходили из сектанских семей, где подобные действия считались богохульством. Матери молились за своих детей, которые тоже находились в Храме, другие пытались удрать из больницы.

В маленькой группе, находившейся в изоляторе с самого начала, настроение было мрачным, но все они давно уже смирились со своей судьбой.

Все, за исключением Херберта Соммера. По иронии судьбы он тоже заболел — и серьезно.

Все те, кто находился на таможенном судне, транспортировавшим с острова Агнес, — среди которых был Рикард Бринк, стажер и доктор Пост (которому не удалось на этот раз отделаться частной изоляцией в своем собственном доме) — были теперь помещены в больницу. Ведь все они находились в прямом контакте с больной в стадии распространения инфекции.

Больница в Хальдене была переполнена. Многих перевели во Фредрикстад, но Рикард получил разрешение остаться.

Но были не только огорчения. Ингрид и Калле выписались. Оба они были зрелыми людьми: ему сорок, ей — тридцать два. На прощание им обоим все пожелали счастья и удачи.

Венше Соммер и Гун тоже выписали. Гун покидала больницу со смешанным чувством. Ей порядком надоел Херберт, и она давно уже стала подумывать о разводе. Но теперь он был болен, состояние его было критическим, на теле стали появляться устрашающие нарывы. Все это вызывало у нее угрызения совести, она решила, что Херберт и так уже достаточно наказан.

Покинув больницу, Рикард больше не приходил. Винни не знала, почему он не приходит, и не осмеливалась никого спрашивать об этом.

И не то, чтобы отсутствие всех людей было для нее фактической потерей, ведь им не разрешали в последней стадии карантина даже видеться друг с другом. Просто ее огорчало то, что выписали их, а не ее.

Она знала, почему. Температура у нее была повышенной. Медсестры ничего не говорили ей, но много раз в день приходили и спрашивали о ее самочувствии. И заведующий изолятором часто осматривал ее. Но жалоб у нее не было.

И вот однажды она проснулась среди ночи от невыносимой головной боли. Затылок у нее просто окаменел и при малейшем движении спина болела так, будто в нее вонзался нож.

«Господи, — со страхом думала она. — Боже мой!»

Она с опаской взглянула на свои руки и грудь. Ничего. Пощупала виски. Тоже ничего.

«Я ничего никому не скажу, — подумала она — Будто бы ничего и не случилось»

Но она все же позвонила дежурной медсестре.

Та немедленно явилась в палату.

У Винни совершенно пересохло во рту. Ей трудно было говорить.

— Мне хотелось бы переговорить с Рикардом Бринком, полицейским.