Маргит Сандему - Невыносимое одиночество

— Да… Но он точно не знает, почему. Он говорит только, что ненавидит военную службу. Он не хочет больше воевать.

— Но почему же он снова отправился туда? Почему ничего не сказал Габриэлу?

Анетта опустила голову.

— Думаю, никто из нас не отдавал себе отчета в том, насколько все это серьезно. И меньше всех — я сама. Мне казалось, что пожинать лавры на поле брани — великое дело. В таком молодом возрасте он уже капитан. Мы не прислушивались к его словам, ни дядя Габриэл, ни я.

— А я была занята своими делами, — сказала Марка Кристина, снова пробежала глазами письмо. — Руки, ощупывающие стекло… Это звучит, в самом деле, жутко! Просто ужасно! О, как все это печально! Милая Анетта, как ты, собственно, живешь в браке?

Из глаз молодой женщины брызнули слезы.

— Нет, не будем говорить об этом сейчас, — сказала Марка Кристина, — сейчас нужно действовать.

— Я должна поехать туда, — сказала Анетта, — Вы не могли бы найти для меня надежных людей? Я отправлюсь в путь в самой быстроходной карете.

— Конечно, — сказала графиня Оксенштерн и свесила с постели ноги. — Я не могу отправиться с тобой, потому что свято обещала никогда больше не оставлять одних моих мальчиков, но я помогу тебе всем, чем смогу. Да, эта история с Микаелом звучит устрашающе. Ты должна как следует взяться за дело, нельзя было позволять ему такое.

Она быстро прошла в будуар и крикнула оттуда:

— Эта тьма, о которой он пишет, которая наваливается на него… что это такое?

— Я так и не поняла, — крикнула в ответ Анетта. — Думаю, он и сам этого не понимает.

— Что лично ты думаешь по этому поводу? Он душевнобольной?

Анетта задумалась.

— Я так не думаю. Он такой добрый!

— Ах, дорогая… — произнесла Марка Кристина растерянно. — Если бы это было хоть какой-то гарантией! Он всегда такой задумчивый и замкнутый…

— Да, и это куда хуже. У него было несколько ужасающих приступов. Не то, чтобы он стал опасным, но все это измучило его.

— И ты ни о чем мне не говорила! — упрекнула ее Марка Кристина, выйдя из будуара уже одетая. — Пойдем, сейчас мы все устроим! Ах, Микаел! Он же мой сводный брат, мой приемный сын… Как мы могли упустить его? Какими эгоистичными недоумками мы все были — твоя жена, Габриэл и я!

Анетта была полностью согласна с ней.

— Удивительно то, что я не боюсь за Доминика. Я знаю, что, будучи рядом с Микаелом, он в безопасности. Я была такой ревнивой, тетя Марка! Такой жестокой! Я хотела, чтобы мальчик был только моим, чтобы не привязывался к своему отцу. О, мне так много нужно сказать Микаелу! Я должна ехать сейчас же, немедленно!

— Мы все устроим, не беспокойся! У меня есть адрес его семьи в Норвегии. Да и война уже закончилась.

Новая мысль пришла Анетте в голову — в первый раз она подумала с сыне:

— А вдруг он заболеет по дороге? Что будет тогда с Домиником?

При мысли об этом ее охватил страх, и Марке Кристине пришлось приложить все силы, чтобы успокоить ее.

Анетту снабдили каретой, лошадьми и дали в качестве сопровождающих трех сильных мужчин, которым было поручено охранять ее. И она покинула Мёрбю.

Доминик никогда не подумал бы, что можно так долго ехать верхом. Для восьмилетнего ребенка было нелегко трястись на спине коня день за днем, хотя отец и постарался сделать для него сиденье как можно мягче и удобнее. Время от времени он засыпал на руках отца, но в памяти у него остались луга, над которыми клубился туман, деревья, протягивающие им навстречу свои ветви, поблескивающие на солнце озера — и леса, леса…

Их поездка была мало чем примечательной, если не считать того, что между ними, делившими пополам все трудности, возникла настоящая дружба. Микаел всегда заботился о том, чтобы найти на ночь пристанище, и каждый вечер Доминик засыпал крепким сном, держа за руку отца, словно боясь, что тот уедет без него.

Не было никаких сомнений в том, что мальчик наблюдал за ним все это время, словно опасаясь, чтобы с его обожаемым отцом не случилось что-нибудь.

Но найти ночлег Микаелу удавалось не всегда. Они ехали среди дремучих лесов, и труднее всего им пришлось в Вермландии и в Солёре. В тех лесах бродило множество разбойников, и Микаел боялся за сына, хотя тот был настроен совершенно иначе. Однажды они переночевали в заброшенной лесной хижине. Микаел лежал без сна несколько часов, прислушиваясь к звукам снаружи. Он слышал странные звуки в этом царстве лосей, но лесной царь не собирался причинять им зло. Опасность для них представляли люди, алчные разбойники или оборванные бродяги, живущие в чаще лесов, до предела обнищавшие, способные на любой грабеж.

Микаел думал, что ему удастся скрыть от сына приступы меланхолии, сопровождавшиеся смертельным страхом. Но однажды, уже в Норвегии, когда во время скачки под холодным весенним солнцем, Микаел почувствовал страх, волнами пробегавший по телу, и увидел черный туман, застилающий пейзаж, Доминик озабоченно произнес:

— Вам опять плохо, папа?

Микаел был уверен в том, что ему удается скрывать внешние проявления приступа. Он пустил коня напропалую, будучи не в состоянии ориентироваться. Но мальчик чувствовал, что ему трудно.

— Да, — сказал Микаел, — но это скоро пройдет.

Некоторое время мальчик молчал, потом тихо сказал:

— Нам нужно ехать быстрее.

Они прибыли в Кристианию, и Микаел узнал, что округ Гростенсхольм находится поблизости. Осталось совсем немного.

«Мы приближаемся к цели, — подумал Микаел, — долгий путь домой подходит к концу. Он длился двадцать пять лет, всю мою жизнь».

И когда, спросив в последний раз дорогу, они въехали на Липовую аллею в лучах заходящего солнца, ему показалось, что сердце его сейчас выскочит из груди. Линд из рода Людей Льда… Теперь это имя обрело для него конкретный смысл.

Его сын тоже был взволнован. Микаел не видел его глаз, но знал, что они теперь отражают полыханье заката, как это всегда бывало по вечерам.

Он на миг остановил коня.

— Это дерево погибает, — сказал он, указывая на высокую, развесистую липу, накренившуюся над дорогой. — Оно может в любой момент упасть.

Доминик ничего не ответил, внимательно глядя на дерево.

Вечером все собрались в Линде-аллее — и на это были свои причины.

— Сесилия и Александр вот-вот должны приехать, — тихо сказала Лив.

Бранд кивнул. Лицо его было печальным.

— Как все это могло случиться? — прошептал он. — Я уже тысячу раз спрашивал себя об этом: как все это произошло?

— Никто не виноват в этом, — сказала Ирья, лицо которой сразу постарело на десять лет, — это просто случайность.

Хильда, в ожидании сидевшая возле дверей, вскочила. Все повернулись в ее сторону.