Клыки Доброй Матери - Олли Бонс
И вот всё вырублено, расчищены берега. Раскинулись поля, и прошла дорога, и встал город, достойный того, чтобы в нём жил властитель этих земель. Тут не обошлось без моего народа.
— Эй, стой! — окликнул кто-то. — Ты, что везёшь?
— Каменного… — ответил мальчик сипло и откашлялся. — Каменного человека, — твёрдо повторил он, — для Светлоликого Фаруха.
В повозку заглянули. Я видел, как колеблется ткань навеса, но кто смотрел, не знал. Я уже не мог повернуть головы.
— Это он! — сказали люди. — Мы тебя сопроводим.
Они шагали по сторонам и вели быка, который стал теперь послушен. Иногда бык мычал, ускоряя шаг, будто его подгоняли острой палкой, а люди молчали. Я слышал только, как позвякивал металл на каждом их шагу. Молчал и мальчик.
Мы прошли по мосту. Копыта застучали по камням, и звонче стали шаги. Когда голос реки затих, дорога поползла на холм, и телега чуть накренилась. Зазвучали людские голоса. Город жил.
Кто-то заметил меня. Люди хотели подойти, но их отгоняли, и они смотрели издалека, переговариваясь.
Дорога стала ровнее, но ход замедлился. «Разойдись! Разойдись!» — кричали сопровождающие, и повозка сворачивала, и всё громче становился гул людских голосов.
— На колени! — воскликнул кто-то, и мальчик вскрикнул. — Это он? Вытаскивайте!.. Ты, склони голову перед Светлоликим, наместником Великого Гончара, отцом Тёмных Долин и Цветных Песков, Жёлтого берега и Сердца Земель! Склонись перед Первым служителем Великой Печи!
Поднятый десятком рук, я встал. Передо мною был, несомненно, Дом Песка и Золота. Я видел белые ступени и колонны из камня, сотворённые моим народом, но видел и то, как истёрло их время, оставив трещины и отбитые углы. Многие сотни шагов сохранило оно, и не нашлось способных это исправить.
Светлоликий Фарух, наместник Великого Гончара, был юн, кривоног и ряб. В пурпурных одеждах, расшитых золотом, он стоял на ступенях, окружённый воинами и приспешниками.
— О Светлоликий! — раздался крик. — Вот вор, что украл у меня! Справедливости, справедливости!
— Твоя просьба не забыта, Шаба. Жди! — велели ему.
Тем временем юноша в пурпурных одеждах сошёл во двор, не сводя с меня глаз, и воскликнул, кривя губы:
— Он сер! Отчего? Это подделка?
— Он настоящий! — возразил мальчик. Следом я услышал звук удара.
— Не говори, пока тебя не спросят! — закричали на него. — Не смей поднимать взгляд на Светлоликого!
— Что с его руками, отчего они все в трещинах? Где золотые узоры? — спросил наместник.
Настала тишина. Потом, видно, Шабе дали знак, и я услышал его голос:
— Да будет позволено мне сказать, о Светлоликий, — вкрадчиво начал он. — Когда мы нашли каменного человека, он был в золоте, тут и тут. Потом, как ты знаешь, я отстал от спутников и нашёл их мёртвыми — тела порубили, а дар, что мы везли тебе, украли. Видно, золото выплавили. Спроси мальчишку! Где твои братья, Поно, это они помогли тебе?
— Мне никто не помогал! — воскликнул мальчик. — Хепури собрался меня убить, он продал мою сестру…
Его ударили, и, застонав, он упал.
— Так это вы убили торговца? — спросил человек в красных одеждах.
— Я убил… Я имел право, он сам хотел меня убить!
— Довольно! Ты сознался и ответишь за содеянное. Теперь молчи!
— Несомненно, он не справился бы один, — сказал наместник, заходя мне за спину. — С одним быком, на этой повозке он далеко бы не уехал. Скачите, обыщите всё вокруг! Его подельники где-то рядом, послали его и ждут, чтобы разделить награду, но возможные беды они разделять не желают.
— О Светлоликий, ты мудр… — забормотал Шаба, но я слышал, как ударили и его.
— Как смели они испортить то, что моё по праву? Ответят за всё! Они что, насмехаются надо мной?
— А этого…
— Этого отнесите в зал, к остальным. Ещё посмотрим, не подделка ли. Ты, отвечай, как вы смели притащить сюда это убожество и кто тебе помог!
— Он настоящий! — повторил мальчик. — Это правда, а если нет, пусть меня покарает Великий Гончар!
— В колодец его, — велел наместник. — Пусть сидит там, пока не заговорит.
Мальчика протащили мимо меня. Он посмотрел — один только взгляд, запрокинутое лицо в крови, — а я стоял неподвижным камнем. Я проделал этот путь ради двоих из своего народа и не мог отказаться от цели. Он знал, что будет так. Я не лгал ему. Я даже унизился до того, что позволил ему продать меня — чья вина, что у него не вышло?
Меня внесли по ступеням. Мы шли по галерее меж колонн со стёршимися золотыми узорами, и вместо пола был песок, а вместо потолка — небо. Шаги тут звучали глухо. Наместник шёл следом, и с ним человек в красных одеждах, высокий, темнолицый, тот единственный, кто осмелился заговорить во дворе, когда его не спросили, и не получил за это удар.
— Я велю казнить их всех, — сказал наместник. — Он сер, и на нём нет одежд, нет камней и золота — он не похож на тех двух! Это подделка, и уродливая. Они оскорбили меня!
— Как знать, мудро ли спешить. Он не похож, но подделка ли? Его лицо вытесано искусно. Попробуем его пробудить.
— Надеюсь, кочевники знают, что говорят! Если им ведома тайна, которую не могли постигнуть мой отец и дед…
— Стоит ли ждать их, о Светлоликий? Может, с этим у нас получится. Тогда мы ничем не будем обязаны кочевникам.
— Так попробуем, Бахари. Напоим его жертвенной кровью, а не примет бычью, казним вора, который его украл! Поймаем его подельников и казним их тоже. Я готов дать и своей крови, лишь бы он ожил!
Меня внесли в круглый зал, где крыша привстала над стенами на тонких ногах колонн, пропуская свет и ветер, и усадили на белую каменную скамью. Люди ушли, повинуясь знаку наместника. Только один, самый доверенный человек, остался с ним.
— Лишь бы он ожил! — повторил Светлоликий, прошёлся, заложив руки за спину, и поглядел на меня снизу вверх. — Лишь бы рассказал о своём городе. Мне нужна вечная жизнь!
— Мы разговорим его, так или иначе, — сказал его спутник, задумчиво глядя на меня. — Или разговорим других. Один из трёх оживёт, я верю. Прикажу всё подготовить. Скоро Великий Гончар поставит лампу так, что она будет видна целиком, и час наступит. Оставь его, Светлоликий, не терзайся пока.
Они ушли, и я осмотрел зал: песчаный пол, белые стены — но тут же забыл обо всём, и сердце моё забилось и тяжко упало.
По левую руку от меня сидели двое, мужчина и женщина,
