Мишель Пейвер - Хроники Темных Времен (6 романов в одном томе) (ЛП)

Рядом по-прежнему спал Торак, беззаботно забросив одну руку за голову. На его ресницах и на щеках поблескивал иней, а губы совсем побелели.

Его надо было немедленно разбудить, и Ренн окликнула его по имени. Но он даже не пошевелился. Она еще громче выкрикнула его имя. Но Торак продолжал спать, и лишь крошечное облачко морозного дыхания свидетельствовало о том, что он еще жив.

— Они ничего не слышат, — раздался голос, похожий на бряцание сухих костей. — И ничего не понимают. Так хочет Эостра.

— Ты не настоящая! — крикнула Ренн.

— Ерунда. Как скажет Эостра, так и будет. Эостра повелевает Неупокоенными Душами. Эостра правит Горой и Лесом, Льдами и Морем. — Голос колдуньи был начисто лишен каких бы то ни было чувств, ибо все чувства в душе Повелительницы Филинов давно уже умерли, кроме одного — всепоглощающей жажды власти.

Ренн твердо сказала себе: «Я тоже колдунья! Я должна прогнать это чудовище из жилища людей!»

Она уже начала произносить заклятие отсыла, но невидимые ледяные пальцы тут же стиснули ей горло, не давая дышать. А Та, Что В Маске даже не пошевелилась.

— Ничто не может помешать Эостре, — проскрежетала она.

— Ты не настоящая! — задыхаясь, снова выкрикнула Ренн. — Я тебя не боюсь!

— Все боятся Эостры.

Медленно поднялись покрытые перьями руки-крылья, и на стене появилась отчетливая тень филина. В одно мгновение Та, Что В Маске оказалась у потухшего очага и склонилась над Ренн.

Торак лежал между ними. Ренн видела, что грязная одежда Эостры касается его лица. На горле у Торака билась жилка. А само горло казалось таким уязвимым, таким беззащитным…

— Тебе его не заполучить! — сказала она, в упор глядя на Эостру.

Ужасная маска наклонилась еще ниже; теперь она была невыносимо близко от лица Ренн, и волосы колдуньи цвета старой золы мазнули ее по щеке. Запах разложения окутал ее.

—

Считай, что этот мальчишка с блуждающей душой уже пропал,

— сказала Эостра.

Ренн неотрывно смотрела в безжалостные разрисованные глаза колдуньи, и ужас все сильнее сжимал своими кольцами ее сердце, убивая последнюю надежду.

Вскрикнув, она заставила себя отвести взгляд от Эостры и увидела, как рука Пожирательницы Душ с силой сжала набалдашник посоха. Вблизи плоть колдуньи казалась зернистой и твердой, как гранит, а ногти на руках больше походили на хищные когти и были синеватого цвета, как у трупа. Сквозь сжимавшие набалдашник пальцы пробивался яркий кровавый отблеск. Огненный опал!

— Его час почти настал, — промолвила Та, Что В Маске.

Ужас пронзил сердце Ренн, точно острога пойманную рыбу:

— Ты не можешь этого знать!

— Эостра знает все. Мальчишке от нее не спастись.

Одна ее покрытая перьями рука вдруг странным образом вытянулась до самого костра; выпустив когти, Эостра принялась рыться в золе, которая отчего-то стала похожа на истолченные кости. Набрав золы в горсть, она стала сыпать ее на незащищенное лицо Торака, и зола с каким-то странным шипением заполняла ему рот, засыпала глаза…

— Нет! — вскрикнула Ренн, но по-прежнему была не в силах двинуть ни рукой, ни ногой.

— Эостра высосет из его тела всю силу. Она пожрет все его души, даже его Нануак, а то, что останется, выплюнет в бесконечную ночь.

— Нет!

— Эостра отнимет у него блуждающую душу и сможет без конца менять обличье, переходя из одного существа в другое в течение многих столетий. Она победит смерть. И все живое склонится перед ней, живущей вечно.

Да, Эостра будет жить вечно

!

— Нет!

— пронзительно вскрикнула Ренн. —

Нет, нет, нет, нет, нет!

И вдруг жилище наполнилось оглушительным шумом. Закричали люди. Залаяли собаки.

— Ренн! — Торак кричал, склонившись над ней. — Проснись!

Но она продолжала пронзительно кричать:

— Нет! Нет! Тебе его не заполучить!

Филин, сидевший на краю дымового отверстия, в последний раз глянул на нее, гневно сверкнув очами, потом расправил крылья и улетел в темноту.

*

— Тебе что-то приснилось? — спрашивал Торак. — Да говори же, Ренн! У тебя снова было

видение?

— Нет. Она приходила на самом деле.

— Но ее же здесь не было!

— Была.

Они сидели, прислонившись спинами к груде торфа: Ренн скорчилась, обхватив колени застывшими руками, и Торак обнял ее за плечи, пытаясь согреть и успокоить. Крукослик, выслушав сбивчивые объяснения Ренн, отправился в жилище племени Лебедя, чтобы переговорить с их вождем. Мужчины из племени Горного Зайца вышли наружу, успокаивая разбушевавшихся собак. Женщины, собравшись в кучку по ту сторону большого костра, утешали детей, испуганно поглядывая на Ренн.

Озноб у нее уже почти прекратился, но чувствовала она себя совершенно обессиленной и опустошенной. Впрочем, так бывало всегда, когда ее посещали видения. Вот только так плохо ей никогда еще не было. Она тупо смотрела в пылающий костер и не обнаруживала там никаких следов той, пахнувшей разложением, золы, которую Эостра сыпала на лицо Тораку, словно совершая над ним погребальный обряд.

— Расскажи мне, что ты видела, — попросил он очень тихо, чтобы больше никто его не услышал.

И Ренн с трудом, мучительно запинаясь, поведала ему, что Эостра собирается управлять душами неупокоенных мертвых, а для этого намерена отнять у него блуждающую душу.

— Но для начала она собирается пожрать твой Нануак, твою внешнюю душу, ведь именно в ней и заключена твоя сила. Она сказала, что пожрет ее, а остальное выплюнет. А потом сама обретет блуждающую душу и сможет бесконечно долго перемещаться из одного тела в другое. И будет жить вечно…

— А я умру, — сказал Торак.

Ренн резко повернулась к нему:

— Нет. И вот это-то как раз хуже всего! Ты не умрешь. Ты ПРОПАДЕШЬ.

— Пропаду? И что это значит?

Она судорожно вздохнула:

— Такое случается, когда человек утрачивает свою внешнюю душу. Он вроде бы остается прежним, при нем и его телесная душа, и душа его племени, но связи с остальным миром он начисто лишен. Он как бы плывет в темноте среди звезд — в той ночи, у которой нет конца. Вечно живой. И вечно одинокий.

Одна из торфяных лепешек в костре пыхнула дымом, и над ней взвились огненные искры.

Торак убрал руку с плеча Ренн и низко наклонился вперед, чтобы она не видела его лица.

— Когда я во сне выпускал на волю свою блуждающую душу, — тихо сказал он, — у меня всегда возникало ощущение, будто я заблудился в некой бескрайней пустоте. Вокруг меня возникало это