Наталия Ипатова - Ледяное сердце Златовера

Она и появилась, когда герольд огласил ее имя, и сошла вниз, опустив глаза и будто стесняясь своей роли в этом торжестве. Как один человек, гости преклонили колени, а моя Белая Дама, донна — или, как ее представили, принцесса — Соледад обменялась салонным поцелуем с Эвелиной и Эстер, приходившимися, как я понял, ей родными сестрами. Она была в белом длинном платье, и белая роза вновь украшала ее сколотые гребнем волосы. Мне показалось, что она не в духе, причем сильно.

Я — личность безалаберная, но одно из положительных свойств присуще мне от рождения: я никогда не упускаю случая что-то узнать и быстро учусь. У меня отличная память и неплохая интуиция. Поэтому, глядя на трех сестер Салазани, ожидавших ее выхода у подножия лестницы, я уже был почти готов назвать их истинные имена. Все они были очень важными персонами, и их присутствие делало Снежной Королеве честь.

Внезапно оркестр во всю мочь грянул «Застольную» Верди, занавес раздвинулся, и на верхней ступени появилась хозяйка под руку с каким-то здоровенным существом, разряженным под римского императора в алое и золотое. Мне даже не сразу удалось определить породу этой твари, пока скандализированная дама справа от меня не воскликнула с возмущением и восторгом:

— Да это же гоблин!

Она обернулась к подруге, желая немедленно обсудить свое открытие и передать его дальше.

— С ума сойти, — донеслось с другой стороны. — Такого еще не было!

Я заметил, что Соледад не присоединилась к овации. Я пожал плечами. Нелепо разряженный гоблин напоминал дога на поводке, его лицо было нестерпимо самодовольно, ему нравилась вся эта роскошь, весь этот шум, и сам себе он тоже очень здесь нравился, но его восторг не шел ни в какое сравнение с восторгом Салазани, похожей на маленькую девочку, которой удалось привлечь общее внимание. Все равно — чем.

— Пустить гоблина в гостиную! — ахнул кто-то. — На такое способна только она.

Послышался шлепок веером, смешок и ехидная поправка:

— Не только в гостиную, мой друг. В спальню!

Голос Звенигора за моей спиной чуть слышно выдохнул:

— Какая мерзость!

Я едва сдержался, чтобы не высказаться в том смысле, что если человеческие девушки могут с интересом поглядывать на саламандра, что я на протяжении нашего пути замечал не раз и не два, то гоблин, теоретически, ничем не хуже. Разве что моется не каждый день. Просто все дело в личном вкусе. Однако, донна Соледад, похоже, разделяла Звенигорушкино мнение, и, поцеловав сестру, быстро отошла, чтобы быть от этой пары подальше.

А пара смотрелась эффектно. Миниатюрная Салазани явно затмевала своего неотесанного спутника и, очевидно, была без ума от его варварства, неуклюжести и неуместности. С ее точки зрения в этих качествах он достигал совершенства. Сама она была одета в удивительное платье с юбкой из тяжелого мерцающего бордового шелка и корсажем-сеточкой из золотых нитей, украшенным мелкими филигранными розочками, раскиданными по нему тут и там. Ее прическа из собственных волос напоминала японскую: высокую и сложную, закрепленную на темени длинными золотыми же шпильками. Все это золото и бордо оттеняло ее смуглую кожу и обжигающие глаза. Ее помада и лак на длинных ногтях напоминали засохшую кровь.

Когда она спустилась вниз и стала центром водоворота гостей, я попытался получше рассмотреть ее спутника. Что-то в нем было неуловимо знакомое, и я вовсю напрягал мозги, пытаясь выяснить, откуда у меня могут быть подобные знакомства. В Тримальхиаре, и особенно в Хайпуре гоблинского духу и в помине не было, они и сами стремились Белые города обходить десятой дорогой. Это должно быть как-то связано с Рэем. Его компания. Озарение пришло в тот момент, когда кто-то достаточно громко назвал фаворита по имени. Ну разумеется, Удылгуб! Военачальник Черного принца, которого Рэй подчинил себе при помощи армрестлинга! Мне взгрустнулось. Поганая штука-жизнь, в ней и на грош справедливости нет. Красавец и умница Рэй сгинул без следа, а вот громила Удылгуб процветает и наслаждается благами жизни.

Отцепившись от локтя Удылгуба, Салазани взмахом рук привлекла всеобщее внимание, и голосок ее разнесся по всему залу. Она поблагодарила гостей за участие в ее торжестве и, улыбаясь с намеком, что Удылгуб — не единственный гвоздь развлекательной программы, объявила:

— Сегодня я предлагаю провести нашу праздничную ночь под звездами!

Все, как один, и я в том числе, устремили взгляды вверх, в высшую точку купола, от которой при словах Королевы стремительно разбежались восемь радиальных трещин. Кое-где в зале послышались испуганные восклицания, а прочие гости в немом изумлении следили, как восемью треугольными лепестками раскрывается огромный купол. Все восемь легли горизонтально, образовав нависшие над океаном террасы, а мы остались, со всех сторон окруженные звездной ночью, отражавшейся в окружающих дворец гладких водах. Оркестр молчал, словно благоговея перед этим величием. Не было ни стужи, ни ветерка. Возможно, я первый догадался, что под раскрывшимся куполом был еще один, из прозрачного, как хрусталь, льда, под которым все мы стояли, как под перевернутым коньячным бокалом.

Но и это был еще не последний шок, приготовленный для нас изобретательной Королевой. Стоило первым несмелым шепоткам осквернить величие ночи, как над пузырем купола во всю небесную ширь встало ослепительно-белое зарево. Это было так неожиданно и мощно, что в зале раздался истошный визг. Зарево размазалось и разложилось на цвета спектра, это была радуга, но — во все небо, нарисованная широкими мазками, как будто по листу мокрой бумаги. Цвета произвольно текли, смешивались и расплывались, цветные пятна, немыслимо преломляясь кристаллом купола, беспорядочно блуждали по залу, к восторгу дам, с упоением следивших, как меняются при этом цвета платьев, волос и лиц. Я наслаждался этой выдумкой до тех пор, пока не почувствовал, что тону в ее безумии. И стоило мне ощутить тяжесть в мозгу, полярное сияние угасло. Поразмыслив, я пришел к выводу, что сама Салазани должна была бы считать этот трюк дежурным, поскольку особенно сильно он действовал только на новичков, и не придавала ему особенного значения. Сама она слишком часто имела возможность им любоваться.

Вполне насладившись нашим выраженным во всеуслышание восхищением, Салазани подала какой-то неуловимый знак, и по периферии зала вспыхнули огни, свет которых, подчиняясь причудливой оптике кристалла, заиграл в его гранях так, будто все мы вдруг оказались внутри бриллианта. Вместе со светом вернулась музыка, и Бал Долгой Ночи начался.

Времяпровождение предоставлялось гостям на выбор. Здесь было достаточно места для тех, кто вздумал бы танцевать. Для прочих вдоль стены обнаружились удобные кресла, расставленные среди изваянных изо льда цветов, сгруппированных в настоящие маленькие сады, едва ли не более причудливые, чем природные. При должном старании в этих зарослях можно было отыскать даже местечко для уединения. И я подумал, что не прижился бы здесь надолго. Я — не Удылгуб. Все вокруг показалось мне скоплением декораций, не одухотворенных свободой, любовью, искренностью, желанием друг другу добра. Все здесь было нагромождено лишь с целью произвести впечатление. А я не мыслю себя без солнца, зелени и живых цветов. На них я променял бы и самое замысловатое полярное сияние. Может, дело тут в воспитании, а может — в душевной организации. Мне все здесь нравилось, все криком кричало об искусстве, изящном вкусе и утонченном эстетстве, но я был рад, что наслаждаться всем этим мне придется только несколько часов. Поэтому я ухватил с пролетавшего мимо подноса радужный коктейль и потащил Звенигора смотреть Шахматный балет.