Николай Романецкий - Утонувший в кладезе

— Так это и слепой заметит! — В голосе кикиморы зазвучала знакомая язвительность. Но тут же исчезла. — Если же не боитесь, — голосок дрогнул, — значит, я вам нравлюсь.

— Какая, право, чепуха! — деревянно повторил Свет. — Я ведь волшебник…

И понял, что любым их словам цена теперь — полушка в базарный день. Отныне они, слова эти — как осенние листья, уносимые ветром, — еще ярко окрашенные, еще не тронутые тлением, но уже неотвратимо обманывающие всех лишь кажущейся жизнью. Ибо Мокошь только что определила дальнейшую судьбу этих двоих — чародея и великородной, определила через странное — для молодой девицы! — сочувствие великородной к неожиданной слабости чародея и через странный — для волшебника! — взгляд чародея на перси великородной, и от судьбы этой, при всем своем желании, уже никуда не денешься. Как ни старайся…

И тем не менее он постарался — когда карета тронулась, он стиснул руки, отвернулся к окну и решил, что за всю, пусть и недолгую, дорогу до особняка Нарышек не бросит на великородную ни единого взгляда.

Увы, посоветоваться о случившемся на погосте Свету было не с кем.

Из Буривоя Смирного советчик ныне получался неважный. К тому же, если он и пришел в себя, его должны были увезти в госпиталь. Князь Сувор Нарышка поминал похороненного друга-начальника и не был волшебником. Таков же был и Порей Ерга — пусть он никого и не поминал. Хотя поминал, наверное, — в собственном кабинете… И получалось, что Свет должен был советоваться исключительно сам с собой.

Впрочем, по зрелому размышлению, все шло как нельзя лучше. По зрелому размышлению, супротивник на погосте снова проявил себя. И вновь получалось, что главный удар должен быть направлен на чародея Смороду. А еще получалось, что самой подозрительной фигурой в непонятной возне вокруг чародея Смороды все-таки оказывалась Снежана Нарышкина. Пусть чародею Смороде и не хотелось верить в реальность такого супротивника.

Подозрительная фигура советоваться с собой ему не мешала — сидела всю дорогу, вперив взор в собственную юбку. Наверное, разрабатывала очередные злокозненные планы… Правда, когда карета подъехала к особняку Нарышек, Свету показалось, что кикимора не прочь продолжить свои выходки. Во всяком случае, выходя из кареты, она посматривала на чародея с явным ожиданием. Наверное, рассчитывала, что он заговорит.

Однако у чародея на такой подвиг не было ни сил ни желания. Вернее, желание-то как раз было (и немалое!), но признаться себе в оном желании и реализовать его — значило, при зрелом размышлении, пойти на поводу у супротивника. А чего еще ради с кикиморой произошла такая разительная перемена?.. Нет, судари мои, на чародея Смороду явно насторожен медвежий капкан, и его первоочередная задача — оный капкан обойти.

Поэтому, подхватив свой баул, он тут же сбежал от княжны в отведенную ему гостевую.

Гостевая пребывала в полном порядке. Отвращающее заклятье, на первый взгляд, казалось нетронутым. Однако в этом деле Свету уже не раз пришлось убедиться, что первый взгляд не всегда является надежным. А посему Свет подставил к шкафу стул, взобрался на него и аккуратно приоткрыл дверцу. Бумажный шарик тихо-мирно возлежал на прежнем месте.

Удостоверившись в его отменном самочувствии, Свет внимательно ознакомился и со структурой заклятья. Оно явно было наложено чародеем Смородой. Присутствия других заклятий вокруг шкафа не ощущалось.

Свет спустился на пол, проверил по кругу всю комнату. Потом вновь вернулся к стулу, оседлал его и задумался.

Вестимо, существует возможность, что он просто не сумел обнаружить чужие заклятья. Но эта возможность маловероятна — он проверял гостевую тщательно, не секунду и не минуту. Думается, объяснение в другом. Комнату никто, опричь прислуги, не посещал по одной простой причине — потому что в оной комнате все это время не было чародея Смороды. А шпаги оного чародея сами по себе супротивнику без надобности. Шпага — буде она не найдена в археологических раскопах — всего лишь мертвый кусок металла. Это вам не Ритуальный Нож, с которого можно снять кое-какую магическую информацию. Да и найденная археологами шпага разговорчива не со всяким. Буривою Смирному, к примеру, она не скажет ни полслова. Как и всей прочей колдовской братии. Опричь чародея Смороды…

Ладушки-оладушки, моя ловушка не сработала. Но неудача вовсе не означает, что в этом деле нет для ловушек дичи. Иначе бы не расставляли капканов на чародея Смороду…

И тут ему пришло в голову, что он зря сбежал от княжны. Глупо все как-то получилось и непрофессионально. Уж буде вы, сударь, сами превратились в дичь, вам след помнить: обходя расставленные капканы — пусть и медвежьи, — вы, может статься, спасете свою жизнь. Но никогда и ни в чем не разберетесь.

Зазвонил колокольчик.

— Войдите! — отозвался Свет.

На пороге появилась княжна Снежана, уже переодетая в домашнее платье. Тронувший ее ланиты легкий румянец придавал девице какое-то особое очарование.

— Чародей, не желаете ли трапезничать?

Военные действия продолжаются, сказал себе Свет. Нет, действительно все изменилось. Вчера бы я ее здесь не увидел. Вчера бы она попросту прислала сюда горничную… Надо думать, я прав: капкан на столичного чародея уже изготовлен, поставлен и насторожен. Что ж, самое времечко — в оный капкан угодить. Будь, сударыня, по-вашему!..

— Желаю!

— Обед будет накрыт через пятнадцать минут… Или, может, вы желаете отобедать у себя? — Было хорошо видно, как напряглась княжна в ожидании его ответа.

Свет включил Зрение.

Вчерашней ненависти не было, но это его уже не удивило. Его удивило другое — вместо ненависти в ауре девицы пылали цвета Додолы, и цвета эти были абсолютно натуральными. Ни малейшего следа стороннего наведения…

Совсем интересно, подумал Свет, испытывая странную радость. И сказал:

— Нет, зачем же, сударыня?.. Я пообедаю вместе с вами.

Лицо княжны начало расплываться в улыбке, но она — хоть и не без труда — справилась с непослушными мышцами. Бросила на него подчеркнуто-строгий взгляд:

— Не забудьте помыть руки, чародей!

И, все-таки улыбнувшись, вышла.

Помыть руки Свет не забыл. А заодно и переоделся. Оставил в ванном шкафчике пузырек с нашатырным спиртом — княжна напрочь забыла о нем. Поболтался из угла в угол. Выглянул в окно… Наконец раздался долгожданный удар гонга, и он со всех ног бросился в трапезную.

Княжна сидела за столом в гордом одиночестве. Как подобает хозяйке дома, встала, едва гость появился на пороге. На этот раз улыбнулась открыто:

— Прошу вас, чародей!