Миллер Лау - Черный тан

— Совсем нет. Я это воспринимаю как вотум доверия, — улыбнулась девушка. — Сейчас принесу стаканы и штопор.

Через несколько минут она вернулась с подносом и миской чипсов, после чего они с Кэлом сели рядом и открыли вино.

— Надеюсь, он в постели? — кивнул Кэл в сторону свободной комнаты.

— Нет, я отпустила его погулять по городу. — Заметив, как изменилось лицо полицейского, Беа хихикнула. — Конечно, он в кровати. Что там с его мечом? Сможет он получить его назад?

Кэл пожал плечами:

— Стирлинг предположил, что раз ты испытываешь такую личную заинтересованность в этом деле, то, может быть, тебе захочется сделать кое-какие анализы. Надо выяснить, нет ли на клинке следов крови. Мне кажется, это пустая трата времени, меч явно для чисто декоративных целей. Знаешь, вроде тех вещиц, которые люди вешают на стены над камином.

Он громко захрустел чипсами и машинально взял еще горсть. Беа тепло смотрела на Кэла, радуясь, что он смог так расслабиться у нее в гостях.

— Ты имеешь в виду, что это копия или что-то вроде того?

— Да-да, совершенно верно. Некоторые магазины на Хай-стрит продают вещи подобного сорта.

— Ты ведь не веришь в это, правда?

— Ну, ты ведь эксперт, потом мне расскажешь.

— Подожди-ка. Это что, Стирлинг таким путем хочет вернуть меня на работу? — Беа негодующе усмехнулась. Потом очень похоже передразнила звучный, глубокий голос Стирлинга: — Пока ты здесь, Беа, не затруднит ли тебя бросить свой взгляд эксперта на труп в третьей камере? Будь душечкой, напиши потом отчет.

Кэл усмехнулся и громко захрустел очередной чипсой.

— Он называет тебя душечкой? Интересно.

Беа фыркнула.

— Даже не думай об этом. Мы с ним долго работаем вместе, но…

— Шучу. Хотя большинство наших знакомых всегда считали, что вы с Алессандро были подходящей парой.

— Сандро? Нет. Мы встречались какое-то время, но ничего из этого не вышло. Он никак не мог оправиться после смерти жены.

— Да, Дианы, кажется? Ужасно. Я был в женском отделении, когда она разбилась. Мне лично Сандро всегда нравился, но некоторые говорили…

— Он был хорошим человеком, Кэл. — Неожиданные слезы выступили в глазах Беа.

Был хорошим человеком… вот в чем дело, — сказала она себе. Они обсуждали Сандро и говорили о нем так, словно он умер. — Он хороший человек, — поправила она себя.

— Прости, Беа. Я не хотел тебя расстраивать. — Кэл поставил свой стакан и неловко погладил ее по руке. — Но ты ведь не думаешь, что он до сих пор жив, правда? Прошло уже более двух лет, как они с Дунканом исчезли.

— Люди исчезают по очень многим причинам, — возразила Беатрис, демонстративно убрав руку и взяв свой стакан.

— Да, конечно. И массовое убийство совсем не редкость. Но не для Сандро. Только для Талискера.

Беа тяжело вздохнула:

— Послушай, Кэл. Только не обижайся, но ты не принимал участия в расследовании этого дела и незнаком со всеми обстоятельствами. В конце концов, имелось достаточно более убедительных доказательств, чтобы поместить в траурную рамку Томаса Уиллса, а не Талискера. По крайней мере достаточно, чтобы отменить предыдущее обвинение.

— А кто такой Томас Уиллс? — поинтересовался Кэл.

Неожиданно погрустнев, Беа покачала головой:

— Это не имеет значения. Не имеет никакого значения.

Они долго сидели молча. За это время вечер вступил в свои права, и комната теперь освещалась только огнем из камина и светом, проникавшим из кухни. Беа попыталась сделать над собой усилие и включить лампу, но ей не хотелось двигаться, поэтому она угрюмо смотрела на угольки в камине. Кэл же изучал фотографии на большом пианино, хмурясь в темноту.

— Кто эта маленькая девочка? — спросил он.

Беа чуть не рассмеялась над иронией происходящего. Она догадывалась, что Кэл из вежливости, хотя и не очень ловко, хочет сменить тему разговора.

— Это Эффи Морган. Дочь Шулы Морган. Я ее крестная мать, поэтому девочка иногда приезжает на каникулы…

На лице Кэла постепенно появилось выражение догадки.

— Шула Морган? Это не?..

— Да. Последняя жертва. Она была моей школьной подругой и бывшей девушкой Дункана.

— Но он…

— Нет. Он никогда не причинял ей вреда.

— Послушай, может, я пойду? — Кэл вдруг встал и принялся стряхивать с форменных брюк крошки от чипсов. — Я… я… мне кажется…

— Был не очень деликатен, ты это хотел сказать? — спросила Беа мягко.

Кэл смотрел на ее освещенное светом пламени лицо, на котором отражались отблески трагедии, объединившей маленькую группу друзей, но также еще и странная мудрость, какую подобные события часто приносят людям. Беа не рассердилась на его неловкость, просто глубоко опечалилась. Кэлу показалось, что теперь он понял, как Беатрис потеряла интерес к работе и почему распались ее так много обсуждавшиеся отношения с оперным баритоном, надо сказать, теперь очень известным.

— Господи, прости меня, Беа.

— Ради Христа, перестань извиняться, Кэл. Не уходи. Налей мне лучше вина. — Она тепло улыбнулась, и вновь перед Кэлом предстала уверенная в себе, дерзкая женщина, которой восхищались многие коллеги. — Вот что я тебе скажу. — В ее глазах мелькнуло лукавство. — Давай пить и разговаривать до самого рассвета. Может, появится новая сплетня в больнице.

— Идет, — засмеялся он. — Давай посмотрим, как там Тристан, прежде чем начинать пить?

— Хорошо.

Они спокойно вошли в дверь спальни, и сердце Беа сделало резкий скачок, когда она поняла, что Тристана нет в кровати. Но, прежде чем она успела что-то сказать, Кэл потянул ее за рукав и указал на пол. Трис, свернувшись калачиком и крепко обняв совершенно не возражающего кота, спал на ковре.

— Похоже, кровать слишком мягкая для него, — усмехнулся Кэл.

Беа, улыбаясь, отхлебнула немного вина. Она посмотрела на Кэла и подумала, что бы он сказал, если бы она сообщила ему о своей уверенности, что найдет следы крови на клинке, потому что Тристан сражался за свою жизнь…

ГЛАВА 7

В течение многих лет Талискеру снилась Уна. В самые темные часы ночи он просыпался от этих снов, и осознание ее смерти в первые секунды пробуждения накрывало его темной волной отчаяния. Тем не менее, боль потери со временем стала глуше, и Дункан уже мог не целыми днями напролет думать о жене. Тогда появилось какое-то странное чувство вины, поскольку Талискер осознал, что практически позволил ей уйти. В мире без фотографов память или отсутствие памяти были молчаливыми убийцами скорби. Постепенно стирались из памяти лицо, голос, облегчая боль и заменяя ее сладко-горьким чувством потери, которая бывает только раз в жизни.