Сергей Волков - Пастыри. Черные бабочки

О, а про это уже было, только другими словами. Глум... Надо будет узнать, что это такое!

И последний пример:

« Черный – очень красивый цвет. Загадочный, таинственный, стильный, цвет ночи... Я очень люблю его. Черные джинсы, черная кофточка, черная куртка, черный лак, черная губнушка, черная подводка... Он как-то изменяет тебя, когда ты носишь его... Мрачная, опасная... Леди вампир... Класс. Можно немного разнообразить черную гамму, к примеру, красным. Красный в обрамлении черного смотрится потрясающе... Черный с белым иногда тоже неплох, но только при правильных комбинациях... Носите черный! Любите себя! Бойтесь себя! Изменяйте себя!»

Опять, что ли, глум? Нет, надо бы разобраться, что это за зверь такой...

Когда немного остывший от ссоры с Верой Василий вернулся с балкона, его уже ждали. Точнее, ждали не дома, а в подъезде. Удивленная и испуганная Вера крикнула из прихожей:

– Вась, к тебе. Мужики какие-то. Я дверь не открыла. Кто это?

Бутырин глянул в глазок и нахмурился. Четверо в штатском толпились на площадке. То, что это именно «люди в штатском», он понял сразу, как и то, что ошибка исключена. Они – за ним.

Лязгнула открываемая дверь.

– Заходите! – Василий посторонился, пропуская незваных гостей. Старший предъявил муровское удостоверение, уточнил имя, сунул Бутырину под нос ордер на арест и обыск, а потом... А потом на его запястьях впервые в жизни защелкнулись стальные браслеты.

Топая и переговариваясь, двое муровцев, отодвинув потрясенную Веру, прошли в комнату. Один вышел в подъезд и очень быстро «нарыл» пару понятых, сварливую бабку-соседку и молодого мужика с верхнего этажа.

Начался обыск...

В кино Бутырин много раз видел эту процедуру – все в комнатах переворачивается вверх дном, женщины плачут, а оружие и листовки прячут в колыбель к младенцу, чтобы в момент, когда подлые жандармские руки потянутся к ребенку, с ненавистью сказать: «Дите-то хоть пожалейте, ироды!» Ироды, кстати, обычно жалели...

Здесь же все происходило совсем по-другому: старший «поимочной бригады» спросил, где Василий хранит драгоценности, деньги, наркотики, оружие и радиоактивные препараты, и услышав, что нигде, кивнул своим – приступайте.

«Свои» приступили: поворошили белье в шкафу, взбаламутили недра дивана, подняли ковер, на выбор вытащили из стеллажа и пролистали несколько книг, ошарили карманы верхней одежды во встроенном шкафу, заглянули в сливной бачок и под ванну, погромыхали кастрюлями и сковородками на кухне и развели руками – чисто, ничего, мол, нет!

– А в чем меня обвиняют? – поинтересовался Василий у старшего. Тот пожал плечами:

– Следователь объяснит...

– Ну нельзя же так... – начала Вера, явно собираясь ввернуть что-нибудь про права человека, но тут один из муровцев взялся за так и лежащую на полу возле двери сумку и выудил из ее глубин шишаковские баксы. Старший группы сразу напрягся, у него даже ноздри затрепетали, и вообще он стал похож на какую-то охотничью собаку, почуявшую дичь. На легавую или сеттера...

Вытащив из кармана блокнот, муровец что-то прочитал в нем, сверил прочитанное с номерами на купюрах и удовлетворенно кивнул своим – они!

Обыск тут же закончился. Понятые расписались там, где положено, и убыли восвояси, бросая на Веру и Бутырина недоуменные взгляды. Оперативники вывели Василия в прихожую, старший велел взять вещи, смену белья, зубную щетку и прочую дребедень, внимательно осмотрел взятое и показал на дверь – иди.

– Ой, мамо-о-очки... – тихо и тоскливо проскулила Вера и вдруг рванулась к Бутырину: – Не-ет! Не отдам! Не пущу!!

– Спокойнее, гражданка! – резко дернул ее за руку оперативник. – Вашего... сожителя обвиняют в убийстве. Так что придержите эмоции, они вам еще понадобятся.

Один из муровцев накинул на скованные руки Бутырина его же куртку, и Василия повели вниз. Машина, обычный «жигуленок»-семерка синего цвета, стояла у подъезда, и он вначале просто не обратил на нее внимания. И только в машине, вдохнув горький дым от водительской сигареты, Бутырин вдруг почувствовал, что он опять падает, падает в темную, бездонную и жуткую пропасть, из которой невозможно подняться...

Наручники с него сняли в кабинете того самого Городина, небольшой прокуренной комнате без штор, выходящей двумя окнами в узкий внутренний дворик. Старший опергруппы положил перед следователем на стол протокол обыска, доллары и вышел. Они остались одни.

– Ну, здравствуйте, Василий Иосифович! В смысле – еще раз здравствуйте! – чуть насмешливо проговорил Городин, но в лице его, бесстрастном и пустом, не было и намека на смех.

Василий, растирая занемевшие от наручников запястья, только кивнул в ответ, решив – пусть говорит, пусть объяснит ему сперва, почему он здесь и зачем.

Впрочем, с этим вопросом Бутырину и самому было разобраться несложно – Городин подозревает его в убийстве Шишакова. Собственно, а кого еще он мог подозревать? Таинственного незнакомца на серой машине с непонятными номерами, о существовании которого опять же узнал со слов Василия? Наверняка, по логике следователя, это еще бабушка с двумя поговорила, был ли тот незнакомец...

При всем при том у Городина против Василия имелась могучая, железобетонная улика, карта-«небитка», и этой «небиткой» он и начал крыть:

– Василий Иосифович, как вы объясните, что пропавшие после убийства Шишакова деньги, тысяча долларов США, были найдены у вас в сумке?

– А почему вы решили, что это именно те доллары? – глупо спросил Бутырин хриплым голосом.

– А потому, что вдова Шишакова сообщила нам, что у ее мужа в сейфе хранилась довольно значительная сумма, и он на всякий случай переписал номера всех купюр! – отчеканил Городин.

«Мудак ты херов! – ласково „поздравил“ себя Василий: – Вот теперь попробуй, докажи этому „следаку“, что ты не верблюд!»

Городин между тем продолжал:

– Сейф вы вскрыть не смогли, квалификации нужной не имеете, а вот выложенные хозяином на видное место тысячу долларов заприметили и решили присвоить...

– А как вы узнали, что доллары лежали на видном месте? – опять задал Бутырин вопрос, ожидая услышать в ответ что-то типа: «Здесь вопросы задаю я!», но вместо этого прозвучало:

– Из показаний вдовы. Она утверждает, что муж утром достал деньги из сейфа, положил их на журнальный столик, для того, чтобы взять с собой – к трем дня он собирался поехать в Москву, чтобы встретиться с... ну, неважно с кем...

– Да нет же! – горячо перебил Василий Городина: – Эти деньги он приготовил для меня! Я ехал к нему, чтобы занять тысячу долларов! Мы с ним созванивались, жена Шишакова путает...