Юрий Погуляй - В пасти льда

   - Это Волк убил Тороса, - сказал я, не сводя взгляда с ледохода. Над Пустыней вновь пронесся стон, а затем мягкий порыв ветра швырнул мне в спину колючим снегом. Я пошатнулся, с трудом сжал левую руку в кулак, ощущая, как она перестает меня слушаться.

   Мертвец чуть повернул ко мне голову.

   - Торос не убит.

   Я онемел от радости, повернулся к первому помощнику. Тот безразлично изучал мягко вспыхивающий алым и синим корабль.

   - Он не убит? - с трудом нашелся я, отчего-то скрывая детский восторг столь славной новости.

   - Ранен. Тяжело. Тихо.

   С лязгом открылся шлюз на второй палубе. Наружу выбрался кто-то из штурмовиков. Перегнувшись через фальшборт, он с шумом прочистил желудок. Второй абордажник, пошатываясь, пристроился рядом, и его тоже вырвало.

   - Не к добру, - равнодушно произнес Мертвец.

   Штурмовики переводили дух, не желая даже думать о том, что увидели. Вскоре на лед спустился бледный Сабля. Он присел на обломок льдины, оперся в колени и встретил мой вопросительный взгляд мутным взором.

   - В жизни такой дряни не нюхал. Срань демоническая, - сказал он мне.

   Мертвец уже общался с офицерами, и я был предоставлен сам себе.

   - Говорят, кто попал за Южный Круг - становится вот такой гнилой дерьмовиной. Но, лед мне в жопу, они еще утром были живее живых.

   - Что там, Сабля? - не понял я.

   - Коконы там. Коконы, в которых застывшее кровавое месиво. Одни дохляки, всекаешь, юнга?

   По Пустыне вновь прокатился стон льдов.

   - Нам конец, юнга, - неожиданно серьезно посмотрел на меня Сабля. - Это проклятый корабль!

   - Возвращаемся на "Звездочку" - проорал Старик. - Шевелимся! Нам предстоит поработать!

   Глава одиннадцатая "Холод и тьма"

   Торос, действительно, не умер, но получил тяжелое ранение. В схватке на трапах погиб молчаливый Громила. Пули унесли жизнь Галая и Орри, мучительно умер Патт. Это он и причитал на верхнем ходе, прижав руки к окровавленному животу. Тела моряков и штурмовиков сложили рядом с траками молчащего ледохода. Я ходил среди них словно потерянный. Еще несколько часов назад все они были живы, все были частью моей жизни.

   Трупы напавших сложили неподалеку от корабля, и я трижды прошел мимо них, в надежде отыскать Эльма. Но среди обледеневших глаз мертвецов я не нашел знакомых. Потом меня отыскал Фарри и силой затащил в лазарет к Квану, чтобы тот посмотрел на мою левую кисть.

   Доктор, измученный, нервный, прошептал проклятья, отодрав варежку от руки. У меня не было сил пугаться или тревожиться, хотя почерневшие обрывки кожи и бесчувственность пальцев признак совсем дурной.

   Я смотрел на койку где лежал Торос. Грудь Неприкасаемого вздымалась неровным дыханием, из горла рвались нехорошие хрипы. Но он был жив. Тут же сидел и Грэг, которому прострелили руку. Бледный, мрачный штурман то и дело спрашивал у доктора:

   - Где Лис, Кван?

   Но наш унылый врачеватель лишь пожимал плечами и возвращался к работе.

   Вскоре загудела печь в лазарете. Хромающий Три Гвоздя притащил целое ведро энги, устало переглянулся с Грэгом и поспешил обратно. Я знал, что происходит снаружи. Палубные матросы, механики и штурмовики, забыв про свою избранность, спасали корабль. Пилили льдины, заполняя железные ванны. Глаза шаманов глубоко запали от усталости, но и старик Балиар и подлец Зиан выкладывались на полную, обеспечивая механиков энгой.

   Кван напоил меня каким-то отваром и отправил на кубрик. Пальцы нещадно колола боль, но сидеть в холодном темном отсеке, пока товарищи надрываются на работах, я не смог. С трудом выбрался наружу, и только там понял, что у меня не осталось сил ни на что. Вцепившись в фальшборт второй палубы, я смотрел вниз и чувствовал только тяжесть в теле. Казалось, что с каждым мигом я набираю вес, и колени стали подкашиваться, не выдерживая.

   В ночи стонала и грохотала Пустыня, над которой уже поднимался рассвет, внизу метались тени и жужжали пилы. Моряки таскали ведра с энгой куда-то в недра первой палубы, где суетились механики. Пару раз "Звездочка" содрогнулась, когда инструментарии безуспешно пытались завести двигатель, лязг растекался средь льдов, сопровождаемый яростными проклятьями Шестерни.

   Первым из шаманов отключился Зиан. Молодой парень осел рядом с ванной и его тут же подхватили на руки. Балиар смог приготовить еще несколько баков, прежде чем поник, опустил голову и молча побрел к кораблю.

   Я смотрел на старика и чувствовал его злость, непонятную ярость и обиду. Устало моргнув сухими и тяжелыми веками, я пошатнулся. Опустился на колени, так что фальшборт закрыл мне обзор и с облегчением повалился на невероятно теплый и мягкий трап. Хотелось спать. Очень хотелось спать. Несколько секунд я лежал без движения, наслаждаясь покоем.

   Ты умрешь, Эд. Встань.

   Я не хотел подниматься. Здесь было тихо и спокойно, хорошо. Лихорадочные мысли об Эльме, о компасе, о Торосе ушли куда-то далеко. Ничего хорошего меня в будущем не ждало. Над головой дышало северное небо, низкое-низкое, мягкое-мягкое.

   В сердце кольнуло. Я услышал скрип снега где-то наверху и почувствовал взгляд. С хода на первую палубу на меня смотрел Волк. Клубы пара вырывались из-под шарфа, шапка была надвинута на лоб, но я чувствовал потаенную надежду штурмовика, что этот поганый юнга не встанет. Что он замерзнет здесь, под пристальным взглядом абордажника.

   Я очень медленно сел, с трудом встал на подгибающиеся ноги. Бросил взгляд на Волка и, увидев его разочарование, шагнул к тамбуру на палубу.

   Так просто я не сдамся.

   Тепло - самое драгоценное, что есть у человека в Пустыне. К сожалению, ценить его, как и многое другое, начинаешь только когда лишаешься. Полностью или частично - это не важно. Энга, нескончаемая энга. Дешевое топливо, простое топливо. Есть шаман - значит беды не будет. Так я считал всю свою жизнь, пока не понял как же ошибаюсь.

   Теперь, ютясь на кубрике возле одной печки, чувствуя холод, пробравшийся на борт "Звездочки" я узнал много нового. Вся энга, которую производил осунувшийся и еще больше состарившийся Балиар, шла на двигатели. Моряки пилили лед, старик выбирался наружу, превращал его в густую жидкость и пираты ведрами носили получившуюся смесь в недра технической палубы.

   На "Звездочке" стало неуютно. В кубрике мы переделали все переборки вокруг печки Полового так, чтобы ни капли тепла не уходило зря. Стащили лежаки так, чтобы лежать поближе друг к другу, но несмотря на это холод постепенно проникал к нам все больше. Шипели лампадки с китовым жиром, бросая тусклый свет на покрытые изморозью стены. Хрипло и надсадно кашлял Шон.