Джон Толкиен - Дети Хурина

Оторопел Арминас перед лицом черной ярости Турина; Гельмир же молвил:

— Нами не будет он выдан, Агарваэн. Разве не держим мы совет за закрытыми дверями, где в речах можно быть и откровеннее? Арминас же, сдается мне, задал тебе вопрос потому, что всем, живущим у Моря, ведомо: великой любовью дарит Улмо Дом Хадора, и говорят иные, будто Хурин вместе с братом своим Хуором побывали однажды в Сокрытых Владениях.

— Ежели и так, тогда никому не стал рассказывать он о том, ни великим, ни малым, и менее всего — малолетнему своему сыну, — отозвался Турин. — Потому не верю я, что Арминас задал мне вопрос, надеясь узнать что-либо о Тургоне. Не доверяю я таким посланцам, от которых добра не жди.

— Недоверие свое оставь при себе! — гневно ответствовал Арминас. — Гельмир ошибся. Спросил я лишь потому, что усомнился, верна ли молва: ибо мало похож ты на родню Хадора, уж как бы тебя ни звали.

— И что же ты знаешь о родне Хадора? — спросил Турин.

— Хурина видел я, — отвечал Арминас, — видел и его праотцев. А среди пустошей Дор-ломина повстречал я Туора, сына Хуора, брата Хурина; и во всем подобен он праотцам своим — чего о тебе не скажешь.

— Может, и так, — отозвался Турин, — хотя о Туоре ничего я доселе не слышал. Но ежели волосы мои темны, а не сияют золотом, того нимало не стыжусь я. Ибо я — не первый из сыновей, что пошел в мать; а через Морвен Эледвен происхожу я из Дома Беора и в родстве с Береном Камлостом.

— Не о различии между черным и золотым говорил я, — возразил Арминас. — Другие сыны Дома Хадора ведут себя иначе, и Туор — в их числе. Помнят они о вежестве, и прислушиваются к благому совету, и чтут Владык Запада. Но ты, похоже, советуешься разве что с собственной мудростью, а не то так только со своим мечом; надменны и заносчивы твои речи. Вот что скажу я тебе, Агарваэн Мормегиль: ежели станешь ты поступать так и дальше, иной будет твоя судьба, нежели пристало сыну Дома Хадора и Дома Беора.

— Моя судьба всегда была иной, — ответствовал Турин. — И ежели назначено мне претерпеть ненависть Моргота по причине доблести отца моего, так неужто сносить мне еще и насмешки с недобрыми пророчествами от труса, бегущего сражений, пусть и бахвалится он родством с королями? Ступайте прочь, возвращайтесь себе на безопасное побережье Моря!

На том отбыли Гельмир с Арминасом и вернулись на юг; невзирая на Туриновы упреки, они охотно остались бы дожидаться битвы рядом со своими сородичами, и ушли лишь потому, что Кирдан по повелению Улмо наказал им вернуться с известиями о Нарготронде и о том, как преуспели они со своим поручением. Весьма встревожили Ородрета речи посланцев; но тем сильнее распалялся Турин: наотрез отказывался он прислушаться к их советам, менее же всего соглашался обрушить огромный мост. Ибо хотя бы в этом речи Улмо истолкованы были правильно.

Вскоре после ухода посланцев погиб Хандир, правитель Бретиля: орки вторглись в его земли, рассчитывая захватить Переправу Тейглина в преддверии дальнейшего наступления. Хандир дал им бой, но люди Бретиля потерпели поражение, и враги оттеснили их обратно в леса. Преследовать их орки не стали; ибо цели своей они до поры добились; и продолжали они собирать силы в Ущелье Сириона.

Осенью того же года, выждав своего часа, Моргот бросил на народ Нарога огромное, давно подготавливаемое им воинство; сам Глаурунг, Праотец Драконов, пересек Анфауглит и явился к северным долинам Сириона и учинил там великий разор. Под сенью Эред Ветрин, ведя за собою бессчетную рать орков, осквернил он Эйтель Иврин, а оттуда вторгся в королевство Нарготронд, выжигая по пути Талат Дирнен, Хранимую равнину в междуречье Нарога и Тейглина.

Тогда выступило в поход воинство Нарготронда: Турин, видом высок и грозен, ехал в тот день по правую руку от Ородрета, и, глядя на него, воспряли эльфы духом. Однако армия Моргота оказалась куда более многочисленной, нежели сообщали доселе разведчики; и один только Турин, защищенный гномьей маской, смог выстоять при приближении Глаурунга.

Эльфов оттеснили назад и разгромили на поле Тумхалад; там сгинули безвозвратно и гордость, и воинство Нарготронда. Сражаясь в первых рядах, пал король Ородрет, а Гвиндор, сын Гуилина, был смертельно ранен. Турин поспешил к нему на выручку, и все бежали с его пути; и вынес он Гвиндора из битвы, и, оказавшись под защитой леса, уложил его на траву.

И молвил Турину Гвиндор:

— Спасением платишь ты за спасение! На гóре спас я тебя, а ты меня — напрасно, ибо нет исцеления моим увечьям и должно мне покинуть Средиземье. И хотя я люблю тебя, сын Хурина, сожалею я о том дне, когда вырвал тебя из орочьих лап. Если бы не твои доблесть и гордыня, не утратил бы я разом жизнь и любовь и до поры выстоял бы Нарготронд. Теперь же, если ты любишь меня — оставь меня! Поспеши в Нарготронд и спаси Финдуилас. Последние слова мои к тебе таковы: она одна стоит теперь между тобою и роком. Если помедлишь ты и предашь ее — не замедлит настичь тебя рок. Прощай!

И Турин бросился назад, в Нарготронд, по пути созывая к себе разбежавшихся воинов; а в воздухе кружились листья, подхваченные порывом ветра, там, где шли они, ибо близилась к концу осень и надвигалась стылая зима. Но Глаурунг и его орочья рать оказались в городе раньше них, ибо задержался Турин, спасая Гвиндора: враги явились как из-под земли прежде, чем часовые узнали о том, что произошло на поле Тумхалад. В тот день мост, что по настоянию Турина возвели через Нарог, сослужил дурную службу: крепок он был и надежен, и невозможно оказалось разрушить его в одночасье. Враги без труда перебрались через глубокую реку; Глаурунг обрушился на Врата Фелагунда огненным смерчем, и сокрушил их, и вступил в город.

Когда же подоспел Турин, жуткое разграбление Нарготронда уже почти завершилось. Орки перебили или обратили в бегство всех, способных держать в руках оружие, и теперь обшаривали покои и обширные залы, растаскивая и уничтожая все, что встречалось им на пути; а тех жен и дев, что не погибли от меча и пламени, орки согнали на террасу перед входом в город, чтобы увести их в рабство в Ангбанд. Гибель и горе застал Турин; и никто не мог противостоять его натиску, да никто и не отважился; ибо он сметал с пути всех и вся; и прошел он через мост и прорубил себе дорогу к пленным.

Так Турин оказался в одиночестве: те немногие, что последовали за ним, в страхе бежали и попрятались. В этот самый миг из зияющих Врат Фелагунда выполз Глаурунг Жестокий и улегся позади, между Турином и мостом. И вдруг заговорил он, ибо злобный дух заключен был в драконьем теле, и молвил так:

— Привет тебе, сын Хурина. Вот и повстречались мы!