Юлия Шолох - Два угла

Сегодня работал Виталис. Было время, когда они собирались втроем, вместе с Ранье и просиживали часами, пытаясь придумать, как безопаснее провернуть очередную операцию, направленную на спасение вымирающих яриц.

Потом, когда это неожиданно перестало быть просто игрой, Виталис был в числе тех, кто пытался его остановить. Шалье вдруг улыбнулся, вспомнив стрелялки на орбите, когда он в одиночку вынес всех роботов, посланных захватить и разрушить его аппаратуру. Виталис всегда был умен: попытался, проиграл и сразу отошел от силовых попыток навязать свое решение. В отличие от Карасана, впрочем, настолько безобидного, что Шалье даже тогда совершенно не принимал его в расчет. По большому счету, от всего этого противостояния один только Ульрих пострадал, но кто же его просил впадать в ярость и пытаться напасть на Шалье вживую? Попытку убийства ничем не оправдаешь, более того, она оказалась весьма кстати, и с тех пор Шалье никто не пытался мешать в открытую. Да и некому — Ульрих в изоляторе, а он единственный, кто был готов ради своих возвышенных идей на многое. Если бы Шалье интересовал сам процесс, Ульрих давно бы был на свободе — злой и с развязанными для продолжения войны руками. Но Шалье интересовал только результат.

— Тихого пути, Шалье. Воплощенная предупредила, что ты придешь, — первым начал беседу Виталис. Шалье отметил: вот и еще один, для кого эта история осталась в прошлом. Стала забытым, незначительным эпизодом, одной из множества остальных мелочей. Настолько мелкой, что он разговаривает безо всякого раздражения, как ни в чем не бывало.

Виталис уже подготовил все известные живые записи по Темной богине. Хотя, что там могло быть полезного? Кроме Таиси, была только одна жертва, времен четырехвековой давности, когда тайты еще пытались поддержать свой род, воруя человеческих женщин. Одна из привезенных девушек оказалась психически нездоровой, нашла маленький резак и убила пятерых, после — ранила саму себя. Также явилась жрица, сообщив, что богиня желает смерти раненой на алтаре. Не имелось никакой информации, было ли у этой истории продолжение в виде появления рассерженного духа, мешающего кому-либо жить. Упоминалось только, что ответственный за выбор доставленных в тот раз женщин пошел тогда под суд и эта была первая за несколько веков смертная казнь.

Потом метод признали неэффективным, поддерживать беременность оказалось чрезвычайно сложно и результат себя не оправдал: первое же поколение детей ничем не отличалось от чистокровных тайтов и выросшие женщины все так же не желали жить. С тех пор и вплоть до появления человеческой экспедиции люди у тайтов не появлялись.

Виталис старался, как мог, пересмотрел все возможные документы, но больше ничего не нашел. Шалье внимательно выслушал его пояснения и сожаления о невозможности помочь чем-то большим, самолично убедился, что все сказанное — правда, просмотрел записи о времени, когда возили женщин и, наконец, собрался уходить.

У выхода его остановил голос Виталиса, сразу расставивший все по местам.

— Шалье… Ульрих уже достаточно наказан, подпиши прощение, — с трудом выговорил Виталис. Просить за кого-то всегда непросто, особенно у того, кто к мольбам равнодушен. И все же Виталис просил. Вот вам и забыл… Вся это его доброжелательность — всего лишь попытка убедить в своей безобидности и добиться желаемого: в данном случае, свободы Ульриха.

— Не сейчас, — не оглядываясь, ответил Шалье. Он не хотел видеть лицо бывшего, пусть не друга, пусть просто приятеля, но все равно человека, который когда-то увлеченно поддерживал их с Ранье планы. Не хотел ему отказывать.

— Когда?

— Когда исчезнет сама причина нашего с ним несогласия.

— Тогда… навести его.

Навестить? Шалье задумался. Чем Ульриху поможет его визит? Сможет, наконец, высказать все, что копилось в нем годы, проведенные в изоляторе? Неужели до оправданий опустится? Это было бы неприятно, Шалье не хотел бы видеть его… побежденным, сломленным. Так с какой стати ему посещать Ульриха, своего одностороннего врага и несостоявшегося убийцу?

— Я тебя прошу, — четко пояснил Виталис.

Шалье подумал еще раз. С сегодняшнего утра все вокруг складывается по правилам белой полосы: Гууар, спокойный сезон рождения, Латиса — слишком хорошо, чтобы длится долго. Всего лишь короткая передышка и чем красочней она будет, тем сложнее придется потом, но без таких моментов жизнь по большому смыслу теряет всякий смысл.

Передышку… заслуживают все.

— Обязательно навещу на днях, — уверено сказал Шалье и совершено искренне добавил. — Буду рад его повидать.

Кожа зудела невыносимо.

Латиса морщилась, сонно отмахиваясь от чего-то невидимого, мешающего спать, но как можно спать, если чешется одновременно все?

Есть, впрочем, все равно хотелось. Опустив ноги на шершавый пол, Латиса улыбнулась приятной щекотке в ступнях и решила не обуваться. Как ни печально, одеваться все же пришлось, ведь Шалье не оповещал о своих планах заранее, так что было не ясно, явится он сегодня или уже нет. Если б точно знать, что его не будет, можно было бы порасхаживать голышом. Секунду помечтав, Латиса с сожалением потянулась за одеждой.

Она почти заканчивала ужинать, когда он все-таки пришел. Не из комнат, а от центрального входа, значит, куда-то ездил. Латиса поздоровалась, передернув плечами от надоедливого зуда между лопаток.

Шалье есть не стал, уселся напротив, оглядывая сразу всю и задержав внимание на босых ногах.

— Что?

Тогда он с трудом отвернулся.

— Я узнал, как лучше говорить с богиней. В твоем случае никаких правил нет, так как ты человек, но все равно — просить ни о чем нельзя, следует просто рассказать в общих чертах, что именно делала Таиси и после смерти… и до нее. Если богиня решит вмешаться, а Таиси сейчас целиком и полностью принадлежит ей одной, мы сразу узнаем. Не боишься?

И, с совершено неожиданным весельем, широко разулыбался. Латиса не смогла понять, откуда такое чрезмерно задорное настроение, вплоть до лихорадочно блестящих глаз. Провела рукой по шее, пытаясь унять зуд, поморщилась. Все раздражало, особенно стакан с противной серебряной жидкостью, который еще предстояло выпить. В горле першило и пить не хотелось.

Шалье поймал ее полный сомнения взгляд.

— Пей, — глухо сказал.

Все равно ведь не отстанет, обреченно подумала Латиса. Жидкость казалась гуще, чем обычно и, когда закончилась, Латиса испытала облегчение. Недолгое…

Через несколько секунд кожа просто загорелась. Она буквально подскочила и понеслась в ванную, забыв обо всем остальном, с единственным желанием — охладиться.