Гарри Тертлдав - Мост над бездной

— Только не говорите, что и вы верите в эту идиотскую чушь насчет проклятий! — огрызнулся Ршава, уже готовый впасть в отчаяние. — Это вздор, и не более того. И любой здравомыслящий человек это понимает.

— Несомненно, — согласился Зауц. — Но много ли вокруг здравомыслящих людей?

И он направился к выходу раньше, чем Ршава сумел отыскать ответ. И этот ответ прелату не понравился.

Матрона, спустившаяся с женской галереи, отпустила комплимент: «Какую очаровательную проповедь вы произнесли, святейший отец». Ршава много чего мог бы сказать в ответ, но решил оставить свое мнение при себе.

С другой стороны, она, похоже, понятия не имела, что так много горожан его боится. Сам человек здравомыслящий — во всяком случае, он в это верил, — прелат даже не мог представить, что простое невежество может стать таким утешительным.

А поскольку оно было таким утешительным, он слушал женщину дольше, чем стал бы при других обстоятельствах. И все же прелат отвернулся от матроны, когда к нему подошла Ингегерд. Матрона пробормотала что-то о варварах и шлюхах, причем достаточно громко. Она так никогда и не узнала, как Ршаве захотелось ее проклясть — и как ей повезло, что он этого не сделал.

— Вы говорили очень хорошо, святейший отец, — сказала Ингегерд. — Но это у вас почти всегда получается.

— Спасибо. — Ршава поклонился. — Большое тебе спасибо. Как ты думаешь, кто-нибудь учтет мои слова? Это и есть истинная мера того, хорошо ли я говорил.

Жена командира гарнизона лишь пожала плечами:

— Этого я не могу сказать. Но хотела бы. Люди могут услышать, когда желают слушать, не более и не менее. А вы, видессиане, уж извините, склонны между собой ссориться.

— Как я могу обижаться на правду?

Ингегерд снова пожала плечами:

— Многие это без труда делают. — Это тоже было правдой, хотя прелат снова пожелал обратного. — Вы пытаетесь вести этих людей в нужную сторону. За это вы заслуживаете уважения, а они заслуживают осуждения, если за вами не идут.

— Не мне наказывать их, если они не следуют за мной. Хаморы отстегают их бичами со скорпионьими жалами.

— Так и будет, если Фос решит, что они этого заслуживают. — Хотя Ингегерд и была обращена в веру в благого бога, ее убеждения были тверды.

— Да, если Фос решит, что они этого заслуживают, — согласился Ршава, устыдившись того, что Ингегерд пришлось напомнить ему о владыке благом и премудром, стоящем за действиями варваров.

Ингегерд очертила на груди символ солнца. Если Ршава и обратил больше внимания на ее округлую грудь, чем на сам символ… если и обратил, об этом знал только он сам. И он уже назначал себе епитимью за подобное. А раз так, он всегда может назначить еще одну.

«Давай старайся, — зло подшутил он над собой. — Грех тебя волнует больше, чем епитимья. Чем больше ты простираешься ниц и молишься перед алтарем, тем больше ты желаешь кое-чего иного».

Он надеялся, что эти мысли не отразятся у него на лице. Скорее всего, так и вышло, поскольку Ингегерд не отпрянула от него, охваченная гневом или отвращением.

— Святейший отец, в городе что-нибудь сделали на случай, если в него хаморы ворвутся?

— Насколько мне известно, нет. До сих пор делалось все, чтобы удержать их за стенами.

Она кивнула:

— Мы должны все, что в наших силах, делать, чтобы сдержать их. Но надо быть готовыми и на случай, если этого мало окажется. Или вы полагаете, что я не права? И я там беду вижу, где ее нет?

— Не знаю, — мрачно ответил прелат. — Клянусь владыкой благим и премудрым, я просто не знаю. И военного опыта у меня тоже нет. Об этом тебе лучше поговорить с Зауцем или Воилом. Ты жена командира гарнизона и можешь кое-что понимать в этих делах. Что касается меня… Они верят, что я проклял их командира. Что бы я ни сказал, вряд ли они ко мне прислушаются.

— Они могут вас не любить, но я думаю, что они к вам прислушаются. Потому что они глупцами будут, если поступят иначе.

Она поклонилась и вышла из храма. А Ршава уже не впервые с трудом перевел внимание на следующего подошедшего к нему прихожанина.

После того что сказала Ингегерд, Ршава уже не мог воспринимать стены Скопенцаны как барьер на пути хаморов. Не могут ли они стать и капканом? Если варвары прорвутся в город, как жители смогут защититься, спастись от врага? И прелат направился с этим вопросом к Зауцу, хотя и сказал Ингегерд, что не пойдет.

— Если они ворвутся, святейший отец? — Эпарх уставился на Ршаву. — Если они ворвутся, то мы обречены. Все очень просто. Мы будем сопротивляться как сможем или прятаться как сможем… Это не важно, в любом случае результат окажется тем же. Или вы считаете иначе?

— Нет, — печально согласился прелат. — И это очень жаль.

— Стены нужны, чтобы сдерживать варваров. — Эпарх даже воодушевился. — Стены удерживают их снаружи, а цивилизованных людей внутри. Именно они делают столицу особым городом, ее стены лучше, чем у любого города в мире. И людям там не приходится мучиться бессонницей, опасаясь, не убьют ли их варвары на улицах.

— Воистину так, — с ледяной вежливостью согласился Ршава. — Вместо этого они могут опасаться, не убьют ли их на улицах видессиане-бунтовщики. Видите, какого прогресса достигла наша замечательная цивилизация?

— Вы неправильно к этому относитесь, святейший отец, — с упреком возразил Зауц.

— Неужели? — Ршава пожал плечами. — А я-то думал, что так поступают хаморы и предатели Видесса. Это лишь доказывает, что заранее никогда не поймешь, кто прав. Доброго вам утра, почтеннейший господин.

И он покинул резиденцию эпарха, обойдясь без всяких церемоний. Зауц молчал, но прелат спиной чувствовал его буравящий взгляд.

Когда Ршава пошел через площадь к храму и своей резиденции, от морозного ветра у него на глазах выступили слезы. Зима стала бы суровым испытанием и без варваров за городскими воротами. А осознание того, что неподалеку рыщут хаморы, бросало в дрожь уже иного рода…

Впереди, за статуями в центре площади, сходились две небольшие группы мужчин. Слезящиеся глаза не позволяли Ршаве разглядеть, кто они такие. И времени, чтобы подойти ближе, он не получил. Едва мужчины, кем бы они ни были, заметили его небесно-голубой плащ с золотым солнечным диском, один из них воскликнул:

— Фаос! Это же прелат!

Обе группы растаяли, и в мгновение ока центральная площадь Скопенцаны опустела — если не считать самого Ршавы.

Прелат вздохнул, покачал головой и пошел дальше. Он не мог точно сказать, что крестьяне и ополченцы вновь намеревались устроить стычку. А поскольку он этого не знал, то и не обязан был что-либо предпринимать по этому поводу. И ни на одну из сторон не обрушатся его проклятия.