Ник Перумов - Дочь некроманта

Потом… в кого только не превращалась она! В нищую побирушку — и могущественную королеву. Беспощадную амазонку — и милосердную целительницу. Она становилась монахиней и инквизиторшей, наемницей и дамой высшего света.

И Учитель не отступался, пока она не добивалась успеха.

И после этих, казалось бы, приключений в иллюзии на теле Ниакрис прибавлялось все новых и новых шрамов, притом — самых настоящих.

Однако это было интереснее любых игр и забав. Есть люди, которые, раз познав прелесть смертельной игры, где ставка — их собственная жизнь, уже не могут от этого оторваться. Ниакрис, похоже, оказалась именно из этой породы. Предчувствие смерти не заставляло внутренности леденеть, а руки — бессильно опускаться. Напротив, кровь вскипала, и она шла навстречу очередной опасности — с открытым забралом. Она знала, что теперь ее Учитель может и не выручить — если она сделает какую-то глупость, не достойную ученицы Храма Мечей. Она не бросалась вперед слепо, подобно объевшемуся мухоморов берсерку, она билась обдуманно и точно, и заклятья послушно выстраивались в нужной последовательности.

Из нее ковали отравленную стрелу, которая, быть может, и слабее громадного топора или копья, способного пробить кольчугу тройного плетения, но зато разящую наверняка и от которой не спасут никакие снадобья.

А вот зачем ковали и против кого ей предстояло выступить, по мысли набольших Храма, — этот вопрос Ниакрис просто не волновал. Он даже не приходил ей в голову.

Годы торопились, подгоняя один другого, точно боясь куда-то опоздать, — хотя куда могут торопиться могущественные Духи Часа? К какому безвестному концу, к какому жуткому и непредставимому людским разумом устью несет свои воды великая Река Времени?.. Нет ответа. И потому веками, тысячелетиями человек смотрит в ночное небо — ему уже мало просто бесконечности, ему подавай Беспредельность, где нет границ ни для чего — ни для мысли, ни для духа, ни для тела.

Ниакрис превратилась в худенькую девушку-подростка, сухую и жилистую, словно выдубленный ветром и солнцем старый корень. Пять лет она провела в Храме. Пять лет… пять лет, которые для кого другого показались бы пятью веками.

Ошибается считающий Храм Мечей суровой воинской школой, откуда выходят беспощадные и свирепые ассасины, против которых бессильны замки, яды, ловушки и наемные мечи. Ошибается считающий затерянный в пустынях Храм средоточием отвратительного колдовства, имеющего исток, подобно некромантии, в мучительстве и страданиях. Ошибается считающий Храм последней твердыней бросающих вызов Спасителю магов и волхвов, крепко блюдущих до сих пор старую веру и не принявших новую.

Потому что Храм — это и то, и другое, и третье вместе и еще многое-многое другое, о чем за пределами его стен если кто и догадывался, то почитал за лучшее держать язык за зубами — в том числе и такие персоны, как милорд ректор ордосской Академии Высокого Волшебства, и хозяйка Волшебного Двора Мегана, несмотря на все свое могущество.

Ведь меч — это не только и не столько прямой (или как-то изогнутый) кусок заостренного и заточенного по краям железа. Меч — это выражение пути, способа, цели. Меч — то, что возвышает и возвеличивает. Меч берет в руки человек, стремясь достичь чего-либо; и неважно, собирается ли он при этом проливать потоки чужой крови или, скажем, всего-навсего составить ученый трактат или достойную компиляцию из древних авторов.

В Храме учили Пути. Умению ставить цели и достигать их, отрешаясь от средств. И притом совсем не обязательно мечами.

Ниакрис прошла все круги. Прожила десять жизней. Когда ты живешь в сотворенной для тебя мастером иллюзии, время в настоящем мире почти что не движется. В иллюзии пройдут недели и месяцы, а здесь, в жаркой пустыне к востоку от Стены Салладора, — считаные часы.

Она побывала на всех континентах и островах. Бродила по сотням дорог. Горела, тонула, падала в пропасть, срывалась с гор, бессчетное число раз погибала в поединках с чудовищами или вражескими колдунами — но куда чаще одерживала победу. Она могла легко и непринужденно станцевать на королевском балу и пить всю ночь наигнуснейшую брагу в логове лесных разбойников. Она управилась бы со столовым прибором из двадцати четырех предметов и не побрезговала бы ничем из кухни поури. Она без запинки прочитала бы наизусть все восемьсот с лишним строф «Деяний Спасителя» и любой из многочисленных символов веры. Ее сочли бы своей в высшем свете и на самом дне.

Настала пора уходить.

Храм отпускал ее. На один год. Она была свободна и могла идти куда возжелается, делать все, что угодно. Но через год — ее ждали обратно.

…Мрак в низком подземном зале, казалось, щекотал ее кожу мягкими шелковистыми лапками. Она стояла в полной темноте, на коленях, как и в тот далекий день, перед воротами Храма. Сегодня — ее последний день. Впереди — год свободы. Потом она должна вроде как вернуться… что-то там такое совершив, о чем намеками и околичностями говорили два ее наставника, те, что позволяли себе разговоры с ней. Но на самом деле все это значения не имеет. За прошедшие годы ее Враг набрал поистине великую силу. Храм Мечей, казалось бы, наглухо отгородился от мира, но какие-то слухи все же проникали. Ниакрис подозревала, что именно Стоящий во Главе определял, о чем можно обмолвиться с ней обычным наставникам и о чем — нет.

Конечно, никто не знал, что она имеет своего собственного Врага, да еще такого. Никто в Храме ее ни о чем не спрашивал. Ее прошлое умерло в тот миг, когда за ней захлопнулись черные ворота. Теперь она — воин Храма, и этим все сказано.

Во мраке возникло движение. Нет, это не заколебался воздух, не возникло легчайшее эхо, не вздрогнул едва-едва пол под ногами — Стоящий во Главе появился совершенно беззвучно, словно соткавшись из этой самой темноты. Ниакрис, несмотря на все годы ученичества, так и не смогла понять, что же за чародейство стоит за этим. Как не смогла понять, кстати, кто вообще такой этот Стоящий и чего, собственно говоря, добивается Храм. Власти? — с такими воинами ничего не стоило покорить пару-тройку соседствовавших с пустыней королевств или княжеств. Несколько десятков ассасинов — и к ногам Стоящего падет любая столица, быть может, даже блистательный Ордос.

Но никто не отдавал подобного приказа, и Храм жил как бы сам по себе, не допуская Ниакрис, несмотря на все ее старания, к своим сумрачным тайнам.

Сегодня она надеялась узнать чуть-чуть побольше.

Стоящий во Главе заговорил. Ниакрис услыхала его голос впервые за пять с лишним лет, с того самого достопамятного дня, когда он нашел, что у нее «есть характер».