Кира Стрельникова - Дикая и опасная

И я также очень четко понимала сейчас, что то новое знание обо мне, которое он получил сегодняшней ночью, о новой Софье Александровской, появившейся на свет благодаря его настойчивости и уверенности в собственных действиях, не узнает никто, кроме нас двоих.

— Сонь, расслабься, — прошептал Тим, медленно слизнув языком еще пару капель, а я замерла, напряженная, как линия высоковольтной передачи, не зная, чего хочу больше — уйти наконец отсюда или махнуть на все рукой и уже убрать колючки. После драки кулаками не машут, Верден теперь имел прекрасное представление о собственной власти надо мной. — Все между нами останется… Я не буду ни к чему принуждать… Ну что ты такая испуганная и недоверчивая, а? — Тим поднял голову, внимательно всматриваясь в мои глаза, потом хмыкнул и снял душ с крючка. — Я же не лезу в душу, Сонька, и не прошу любить до гроба, ну? — Настойчивый голос звучал слишком уверенно, чтобы игнорировать его.

Теплые струи воды коснулись шеи, Верден отстранился, но его вторая рука снова уперлась в стенку, отрезая мне пути к отступлению.

— Просто будем где-то поблизости друг от друга, и все. — Он замолчал. А я неожиданно ощутила, к собственной досаде, как загорелись щеки от румянца: взгляд Тима медленно путешествовал по моему телу, разглядывая то, чего не видно было в темноте комнаты, и мои щиты из возмущения и злости разлетелись как стеклянные под этим серьезным, вдумчивым взглядом, ни разу не наглым или самодовольным. — Это ведь несложно, Сонечка?

А за взглядом следовали струи воды, и внутри стремительно нарастал знакомый вихрь ощущений. Кожа вдруг сделалась безумно чувствительной, до болезненности просто. Я прикусила губу и зажмурилась, всхлипнув от бессильной ненависти и судороги желания, скрутившей низ живота.

— В-верден… — простонала сквозь зубы, не в силах выразить обуревавшие чувства, в которых злость тесно переплеталась с восторгом от происходящего. — С-с-скотина, у-ублюдок… — Хватало только на ругательства, потому что струи душа, переключенные с дождевого режима на массажный, неумолимо, кругами снижались, приближаясь к стратегически важному месту между судорожно стиснутыми бедрами.

Что показательно, при этом Верден не касался меня и пальцем, просто смотрел и улыбался. Как обещал не так давно…

— Не надо бояться того, что происходит, — тихий мягкий голос почти сливался с шелестом воды. — Это ты, только другая… И этого никто, кроме меня, не увидит, никогда…

Вот это уж точно, никто и никогда. Мысль о том, что могу прекратить все очень легко, вмешавшись в организм Вердена, даже не маячила на задворках сознания — вряд ли я вообще сейчас на что-то способна, кроме жалких попыток усмирить собственный организм, что уж о чужом говорить.

— Ножки, Соня. — Голос Тима раздался совсем рядом с ухом, настойчивый и уверенный.

Уверенный, что послушаюсь, как совсем недавно — и ведь послушалась!.. Да, хотелось нырнуть снова, достать до самого дна и забить на все заморочки между нами, хотя бы на ближайшее время. Наркотик чистой воды, вызывающий привыкание с первого раза и от которого невозможно отказаться… Я уперлась пяткой в кафель, согнув ногу, отвела колено и решительно задвинула отчаянно верещащее сознание куда подальше. М-да, кажется, теперь понимаю, отчего интуиция дернулась при нашей первой встрече. Видимо, предупреждала вот как раз о таком развитии событий. Ну и пофиг, ну и к черту. В конце концов, я же сама сюда пришла, никто не заставлял. Ну а то, что банальный перепихон — в моем представлении — вылился во что-то гораздо большее, что ж, будем решать проблемы по мере поступления. Утром. Когда очухаюсь от всего и буду способна соображать на трезвую голову.

…Мы снова целовались, жадно, захлебываясь друг другом, и скоро душ сменили пальцы Тима, а потом и он сам. Мне было параллельно, услышит ли Ольга — если вернулась — мои крики и стоны, так же, как Вердену было совершенно все равно, что я располосовала ему плечи и спину, конкретно так, до крови. Мне хотелось сделать ему больно, хоть чуть-чуть отомстить за то, что посмел показать такое наслаждение, крепко подсадив на него, и теперь получил отличный инструмент для манипулирования мной. Но я не сдамся так просто, нет, только не чересчур умному альбиносу, слишком хорошо знающему, как со мной обращаться. Война так война, и все средства будут хороши. Вопрос, почему не могу принять все как есть, тоже как-то не возник, я сразу доверилась защитной реакции на попытку — успешную — вторгнуться на мою глубоко личную территорию и начала инстинктивно защищаться, вопреки желаниям и доводам разума. Подсознание страшная штука, особенно если оно решило встать на дыбы и показать зубки.

И да, уйти к себе мне снова не дали. Вымотанная и уставшая, я только вяло и дежурно послала его, когда Верден вытер меня, укутал в полотенце и отнес к себе в кровать. Я моментально выключилась, едва донеся голову до подушки. Алилуйя, эта ночь наконец закончилась.

Утро наступило внезапно и довольно поздно, по моим ощущениям. А еще ощущения говорили, что ночью по мне проехалось несколько катков и потопталось стадо слонов. Ныли все мышцы, и в таких неожиданных местах, что я боялась пошевелиться, чтобы не охнуть и не застонать. Кроме того, есть хотелось просто адски, и едва подумала о спрятанных в комнатном холодильнике заначках, желудок громко заурчал. Ну вот, зараза такая, всю конспирацию нарушил, а я-то думала по-тихому слинять, обойдясь без очередной порции душещипательных бесед., Не открывая глаз и откуда-то совершенно точно зная, что Верден уже давно не спит, напряглась в ожидании чего-то вроде «доброе утро, солнышко» или «как спалось, страстная моя?». Откуда в голову полезла вся эта чушь из бульварных романов в мягких обложках, не знаю: видимо, слишком сильны стереотипы.

— Глаза открывать будем, трусиха? — Альбинос в своем репертуаре, не оправдал моих ожиданий.

При этом продолжал обнимать одной рукой за талию — я лежала на боку, уткнувшись в его грудь и до ушей накрытая одеялом. В комнате было довольно прохладно, судя по моему холодному носу. Задержав дыхание, как перед прыжком в воду, я осторожно приподняла веки и наткнулась на пристальный, спокойный взгляд светлых глаз. Верден лежал, подпирая ладонью голову, и просто смотрел на меня, ожидая, видимо, первой реакции. Я не разочаровала. Наверное.

— И? — изогнула бровь, отметив, что голос еще хрипловатый, и откашлялась.

Глаз не отводила, хотя где-то на периферии сознания мелькнули остатки смущения — под одеялом, естественно, ни на нем, ни на мне ничего не было.

— Что «и»? — Губы Вердена дрогнули в намеке на улыбку. — В любви признаться, что ли? Или начать распинаться в том, как все было замечательно и какая ты вся из себя чувственная и сексуальная? — насмешливо заявил он, усмехнувшись шире — немедленно захотелось съездить по его физиономии, чтобы стереть эту чертову ухмылку. — Так первого нет, и ты это знаешь, а второе тебе уже известно и без моих слов.