Фаня Шифман - Отцы Ели Кислый Виноград. Третий Лабиринт

Рути не сводила глаз с бледного родного лица Моти. Вдруг он приподнялся на локте.

Рути ласково произнесла: «Моти, не делай резких движений! Врач сказал — тебе нельзя!» — «Да ну, перестань!.. Мне уже легче, отошло… Не надо было горячку пороть, само бы и прошло… Взяли бы такси, дома бы отлежался, на родном диване мне было бы гораздо легче. Сын отчего-то в панику ударился! Неужели пришло и моё время… держать дома ящики лекарств?..» — «Ты много работал, — ласково журчала Рути, — перенапрягся… Нельзя столько работать! Тем более работа вредная: компьютер, силонокулл… Дети не той дорожкой пошли, да ещё в разные стороны…

Даже не знаю, кто из них больше виноват…» — «Я виноват… Живи мы в простом скромном окружении, привычном с молодости… А мне захотелось престижного квартала, престижной работы в престижной фирме… Правда, я же и приложил руку к её созданию! Мезимотесу верил безгранично… Предупреждали же ребята, с которыми мы начинали!.. И вообще… Я тебе изменил — за то и наказан…» — «Что ты, Моти!

Ты не мог! И вообще — я ничего об этом знать не хочу!» — воскликнула Рути ошеломлённо, закрывая уши ладонями и побледнев. Сердце ухнуло вниз, голову сжало как обручем. Моти упрямо продолжал, и в уголках глаз сверкнула слеза: «Да-да, не спорь! Я тебе изменял — с карьерой, с работой, с компьютером… Самая что ни на есть измена! Вот и расплата!.. А если бы я выбрал другой порядок предпочтений…» У Рути отлегло от сердца: так вот о какой измене говорит её Мотеле?.. Краска медленно возвращалась на лицо. Она бессильно откинулась на стуле, потом наклонилась к мужу и погладила его по щеке: «Не говори глупостей, мой хороший!

Ты всё делал правильно, просто слишком буквально понимал обязанность мужчины обеспечивать семью, не думал, что прежде всего ты нам нужен здоровый и весёлый!

Хотел, как лучше, как у всех… Слишком увлёкся работой, для тебя она стала самым важным на свете!» — «Вот я и говорю…» — «Ну-у! — Рути нежно приложила ладошку к его губам. — Ты же не мог знать, что задумали твои боссы. Тебя это захватило — и вот ты…» — «А тот концерт… — продолжал, как бы сам с собой, бормотать Моти: — Ведь я уже тогда понял… должен был понять, — поправился он, — что это такое! И не остановил мальчиков… Я и виноват! Должен был сразу понять, чего хочет Мезимотес, что за чудовище этот Ад-Малек… да и Куку Бакбукини… Оба мафиози, откровенные враги!.. А я… с их так сказать, «музыкой»… связался, работой увлёкся… Работа, видишь ли, и ничего, кроме работы…» — «Да, уж этот твой лучший друг Миней основательно высосал тебя, твои знания, твой талант, да и душу… А этот…» — и Рути опасливо понизила голос до шёпота, скосив глаза в сторону двери, за которой в коридоре сидел Тим. — «Я ему так верил, Минею… Ведь он мне очень помог!..» — и по смугло-серой щеке Моти скатилась слеза. Он отвернулся.

Рути вспомнила их первую близость, вспомнила, как Моти целовал её глаза и слизывал слёзы с её щёк. В горле у неё защипало. Она снова погладила Моти по щеке, стараясь мизинцем осторожно стереть слезу со щеки. Вдруг Моти раскрыл глаза и, запинаясь, пробормотал: «Рути, мне кажется, ты всю жизнь меня ревновала к Нехаме Дорон, жене Бенци. Или я ошибаюсь?» — «Честно? Да, поначалу меня это мучило. Ведь когда мы познакомились, ты на неё запал, а на меня — ноль внимания!» — «Рути, ты у меня смешная девочка! Мало ли кто на кого по молодости запал! Что, будешь ко всем меня ревновать, с кем я хоть когда-либо что-либо?.. Да ты о чём!?

Зачем-то отношения с ними прервали… А ведь они такие хорошие, порядочные, верные, преданные друзья… Сейчас я это вижу!..» — «Мотеле, но они же не вписывались в наш круг! Мы не могли их к себе приглашать: у нас у самих было всё меньше кашрута. Даже мои родные из-за этого не хотели у нас часто бывать… Папа… бедный мой папа…» — на глаза Рути навернулись слёзы. — «Ох, Рути… И ты об этом… А впрочем, что это я тебя упрекаю! Сам же так захотел! Все концы в один запутанный узел… И не развязать, не распутать!.. Но ты напрасно так себя изводила ревностью к Нехаме! А мне, если честно, обидно, что ты так обо мне думала…» — и Моти слабо улыбнулся, положив свою руку на пухленькую ручку жены.

Рути отвернулась, прилагая все силы, чтобы он не заметил, что у неё снова глаза на мокром месте. После непродолжительной паузы Рути взяла себя в руки и ласково спросила мужа: «Тебе чего-нибудь хочется, дорогой? Водички, или сок принести?» — «Нет, ничего, спасибо…» — лицо Моти было повёрнуто к окну. Он был всё так же бледен, но Рути показалось, что естественные краски медленно возвращаются на его лицо. Помолчав, Моти прошептал: «Если бы ты знала, как мне хочется увидеть Ширли!» — «Успокойся. Главное, чтобы ты был у нас здоров! Ты же знаешь, как ты нужен детям… — и тихонько добавила: — И мне… Я уверена, мальчики ещё опомнятся.

Они же у нас были такие славные, ласковые, нежные!.. И учились в общем-то… неплохо… Это у них сейчас какое-то наваждение!» — «Да… Настоящее наваждение!

Только почему-то не всех оно охватило… Но почему мои сыновья в эти кошмарные игрушки играли, вместо того, чтобы учиться! Как я в своё время учился, чтобы в университет поступить после армии… У моих родителей своя жизнь, папа солидный бизнесмен, вся жизнь в работе… Мне много чего приходилось самому… А у этих… чего им не хватало? Силонокулл в голову ударил, захотелось в дубоны. А Ад-малек! — это же откровенный враг!..» — «Успокойся, родной, не думай об этом… Не наше это дело…» — пробормотала Рути, но Моти не обращал на её слова внимания: «Они уже пробовали закрыть их школы силой…» Рути еле слышно прошелестела: «Так закрыли же, я слышала…» — «…но при этом очень нехорошее дело там произошло… по радио говорили… ещё когда я был на работе… А сейчас — ораковение! Что это такое, в подробности не вник, но боюсь, что именно это имел в виду Миней… — и Моти понизил голос до чуть слышного шёпота: — О новейших технических средствах, которые гораздо эффективней полиции и армии. А тут подвернулась моя программа…» — «Тише, милый, успокойся… Тут этот… сидит… Что он тут делает, не знаю…

Привёз меня сюда, спасибо ему… Но чего он ещё от меня хочет! — залепетала Рути, наклоняясь к мужу и нежно промокая ему лицо влажной салфеткой. — Ещё услышит…

Если честно, я не верю, что религиозная девушка, ученица ульпены, начала заигрывать с грубыми дубонами… что из-за этого они её… изнасиловали…» — «Я тоже не верю… — прошептал Моти. — А наши мальчики с ними дружбу водят!.. И ведь гордятся же этим! Ну, почему? Почему именно мои сыновья?!» — «Не думай об этом, прошу тебя… Сейчас ты должен думать только о себе!.. Дай, я тебе подушку поправлю. Вот так удобно?.. А так — лучше?..» «Рути… этот ещё здесь? — вдруг свистящим шёпотом спросил Моти. Рути оглянулась: