Виктор Никитин - Легенда дьявольского перекрестка

- Ты видел часы на городской башне? - спросил управляющий, когда, отказавшись от пива, мы оба угощались какой-то крепкой настойкой.

- Нет, ни разу не проезжал через площадь, - ответил я. - Но их вечерний бой долетает и досюда, так что...

Управляющий приложил к моим губам свой кривой заскорузлый палец, заставив замолчать и зашептал:

- В часах на городской башне нет механизма, предназначенного для боя. То, что мы вынуждены слышать каждый вечер на протяжении двенадцати лет, исходило из проклятого дома проклятого купца Манхегена. Это били именно его часы. Даже когда добрые горожане застопорили их ход, вырвали цепь и сняли гирю, часы продолжали идти как ни в чем не бывало, продолжали бить на всю округу, словно ровным счетом ничего не произошло. Сегодня их уничтожили, но, помяни мое слово, уже завтра вечером мы вновь услышим их чертов гул, разносящийся на многие мили. Тебе еще повезло, что ты не притрагивался к ним. Дурной знак.

Глава двадцать вторая

Писарь Виллем сделал глубокий вдох, давая понять, что история его не будет короткой:

- Господин Манхеген был очень молод, когда местом жительства избрал для себя Гельзенкиркен. О его происхождении никто из горожан ровным счетом ничего не знал, не раскрылась тайна и после описываемых мною событий.

В город он уже прибыл состоятельным молодым купцом, чьих начальных средств с легкостью хватило бы на безбедную и насыщенную жизнь бездельника. Однако по складу характера Манхеген оказался весьма и весьма деятельным юношей. Взявшись за торговлю всевозможными тканями, скоро он уже открыл настоящий швейный цех, куда сманил самых лучших мастеров. Пока оба детища процветали, Манхеген не думал почивать на лаврах и занялся перепродажей необработанных драгоценных камней. Занятие переросло в создание ювелирной мастерской. Да какой! Она мало в чем уступала таким же из крупных городов, а кое-кому могла дать фору.

Было похоже, что молодой купец вовсе не прилагает усилий, а деньги сами текут к нему в руки, так как у той денежной реки просто не было другого течения. Кто-то шутил, будто в волосах Манхегена обитает добрый гений, постоянно нашептывающий ему гениальные идеи, а в кошельке прячется бес с миниатюрным станком для чеканки полновесной монеты.

Многие именитые, влиятельные лица с готовностью и широкими объятиями приняли дружбу молодого человека, отличавшегося прекрасными манерами и пытливым неординарным умом. Местные жители, благосклонно посматривали на красавца Манхегена, мечтая о том, какую завидную партию он бы составил их дочерям. Думали так и досадливо хлопали по бедрам, сожалея, что народили одних сыновей.

Сам Манхеген берег свою любовь, свои связи и состояние для одной-единственной - для прелестной девушки по имени Гретта.

С вашего позволения, не стану называть ее фамилии, поскольку распространение этой истории не радует ее родственников и бросает на них тень.

Семья Гретты имела высокое происхождение и находилась в родстве со многими из числа сильных мира сего. Каких-либо иных причин для гордости у них не было, но, как часто бывает при отсутствии средств, такая гордость безосновательно сменилась в холодное высокомерие.

Абсолютно ничего своего они не имели, существуя за счет кое-каких подачек от богатых родственников. Усадьбу в пределах Гельзенкиркена им предоставил один из дядюшек, давным-давно перебравшийся по службе в столицу Империи. Ни для кого из жителей города не было секретом, что даже одежды передавались им в дар от богатых родных. Иными словами кроме громкого имени семья Гретты более ничем не располагала, и при этом все ее члены старательно избегали общения с горожанами, а тем более с крестьянами, так как это якобы не соответствовало их уровню. Следует отметить, что их нисколько не смущало проживание с прислугой под одной крышей, к тому же в соседних комнатах. Не смущало, что прачка развешивала на просушку их исподнее рядом со своим, а ели они за тем столом, который чуть позже занимали работники, принимавшиеся за ту же самую пищу.

Попытка Манхегена посвататься к милой Гретте не озадачило родителей девушки, а откровенно взбесило. Отец ответил решительным отказом сразу, как ему стала понятна суть затеянного юношей визита.

Чтобы добиться своего, Манхегену пришлось задействовать практически всех своих знакомых, хотя ранее он этого всячески избегал. Даже состоятельные родственники семьи Гретты подключились, избрав сторону юноши. Безрезультатно. Отец Гретты оставался непреклонен.

Поговаривали разное: мол, купец от тоски едва не залез в петлю или же собирался похитить свою возлюбленную, чтобы скрыться от мира и жить в маленькой хижине на берегу безымянной реки. Кто-то верил в такие сказки, кто-то по скудоумию соглашался, но те, кто хоть немного знал Манхегена, оспаривали пустую болтовню.

Одно было неоспоримо - юноша тяжело переживал неудачу в любви, не знал, как разделаться с нерушимой преградой и прямо-таки почернел от горя. Но на горизонте забрезжил лучик надежды.

Манхеген находился в Мюнстере, где его мысли все равно были далеки от деловых, и потому работа не заладилась. Он отправился в питейное заведение, чтобы вино смягчило его душевную боль. Там к нему подсел пожилой незнакомец, тут же взявший быка за рога.

Ему было хорошо известно сложное положение, в котором очутился купец, и в этом не было ничего сверхъестественного, ведь о нем мало кто не знал в землях Мюнстерского епископства. Старик также поведал, что Манхеген исчерпал все возможности переломить ситуацию. Оставался только один радикальный способ добиться благосклонности гордой семьи Гретты и, как следствие, руки и сердца девушки.

Молодой человек длительное время находился в таком состоянии, когда готов принять любую помощь и от кого угодно, если эта помощь сулит достижение поставленной цели.

Незнакомец представился Гюнтером. Он занимался починкой часов, в чем очень преуспел, хотя это и не было его основным занятием. Часовщик убедил Манхегена, что умеет воздействовать на людей, направляя их помыслы и поступки в нужное ему русло. А разве не это было так необходимо пылко влюбленному юноше?

Манхеген потребовал от Гюнтера заверений в том, что его искусство никак не связано с колдовством, и старик подтвердил свою честность и непричастность к магии прочтением молитвы. Купцу этого оказалось достаточно.

По прибытию в Гельзенкиркен старик от имени Манхегена составил письмо на имя отца Гретты, в котором просил прощения за свои попытки сблизиться с его дочерью, клятвенно заверял, что впредь ничего подобного со своей стороны не допустит. Также в письме содержалось приглашение на воскресный ужин, за приготовление которого был ответственен известный мюнстерский повар. Ознакомившись с текстом послания, Манхеген разозлился не на шутку. Разговаривая с Гюнтером, он просто рвал и метал: