Игорь Пронин - Фэнтези-2005. выпуск 2

Природная склочность причин не ищет.

— Виноват, сударыня! Сей момент вскипятим! И корички, розмаринчику… А вы чего изволите, ваша светлость?

— Ром «Претиозо». Доставленный сюда моим камердинером.

— Как и его сиятельству, — с удовлетворением кивнул Трепчик.

И, поймав удивленный взгляд барона, пояснил:

— У меня, ваша светлость, и без чужих камердинеров погреба битком набиты. Могли бы и не беспокоиться зря…

Раздав напитки, он выкатился из залы с одиноким старухиным кубком на подносе.

— Итак, дамы и господа, приступим. Прошу вас, граф.

Ривердейл задумчиво огладил бородку, собираясь с мыслями.

— Знаете, барон, ничего особо примечательного в вещах внука я не обнаружил. Кроме одного пустяка. Два клинка, палаш и дага показались мне… как бы это точнее выразиться?.. Поверьте, Джеймс чудесно разбирается в оружии. А эти клинки… флорингеннская сталь, участки несошлифованной окалины… узор «криптомерия»… Могу лишь предположить, что внук изрядно поиздержался на пути Добра, если решился приобрести подобное… э-э-э… оружие. Ох, простите, хозяин принес слишком полный бокал!

— Благодарю вас. Мистрис Форзац? Вы ничего не хотите сказать?

Брюнетка словно очнулась. Отсутствующее выражение на миг покинуло ее красивое, но малоподвижное лицо.

— Нет.

— Вы уверены?

— Да.

И мистрис Форзац опять потеряла всякий интерес к происходящему.

— Благодарю вас. Отрицательный результат — тоже результат.

Конрад старательно хранил вежливую невозмутимость. Хотя

беседа с этой дамой — удовольствие из сомнительных. А обращаться к старухе и вовсе не хотелось. Увы, жизнь соткана не из одних радостей.

— Что скажете вы, сударыня?

— Что скажу, что скажу!.. Нельзя перед походом новье покупать. Примета дурная. Говорила Лайзочке! — Старуха всхлипнула басом. — Ненадеванное у ней все, вот что я вам скажу!..

Барон не считал себя знатоком женских туалетов, но отличить новую вещь от ношеной был в состоянии. Он хорошо помнил, что в гардеробе Лайзы Вертенны имелись отнюдь не только новые вещи. Тем не менее уличать Аглаю Вертенну во лжи, случайной или намеренной, раздумал. Во избежание скандала.

— Примите мои благодарности. За добровольную помощь следствию.

— Ая?!

Про рыжего детину Конрад, признаться, успел забыть — и, как выяснилось, напрасно.

— Слышь, светлость… А как же я?! Я помочь хочу! А вдруг из Агнешкиных тряпок чего поперли? Я глазастый! Ты не молчи, светлость, а? Ты ключ давай…

Обиженный хомолюпус вышел на охоту. Теперь не отстанет. Порывшись в кармане, барон отыскал нужный ключ и швырнул его Кошу.

— Белая сторона, шестой номер. Дверь не перепутай, глазастый!

Следующие пять минут они провели в молчании.

Это время обер-квизитор потратил, размышляя о письме, спрятанном за обшлагом рукава. Получалось, что в отсутствие барона кто-то проник в его покои и оставил там письмо. Замки, как Конрад успел убедиться, в гостинице хлипкие. Впрочем, неизвестный мог и через окошко влезть. Осведомленность доброжелателя потрясала:

«…опрометчиво вступил в пресловутый Орден Рыцарей Зари, встав на путь трагической гибели. Однако Вам, как близкому родственнику погибшего…»

Таинственный гость знал, что квесторы погибли. Не ранены, похищены, пропали без вести — погибли. Если исключить версию, что письмо подброшено сообщником ночных злоумышленников, что остается? Автор письма был в курсе содержимого шара-обсервера. Значит, маг. «…С шара снята копия; определить личность снимавшего доступными мне методами не представляется возможным». Хотя… Он мог получить закрытые сведения и другим, более прозаическим способом. От информированных лиц. От вигиллы или от высокопоставленных особ, проводящих досуг в термах прокуратора Цимбала.

Смутная тень незнакомца возникла в воображении. Мягким, кошачьим шагом прошлась из угла в угол, заложив руки за спину.

Месроп Сэркис, председатель Тихого Трибунала?

Тень попыталась слиться с фигурой голого толстяка, сидящего на бортике бассейна. Получилось плохо, чтобы не сказать — никак.

Вильгельм Цимбал?

Результат совмещения снова не удовлетворил.

Его величество?

Тень поспешила ретироваться, забившись в чулан сознания.

Гувальд Мотлох? Рудольф Штернблад? Генриэтта?

Тень молча пряталась в чулане.

Кто ты, доброжелатель, умеющий снимать копии с магических шаров и считывать остаточные эманации ауры? Хозяин гостиницы? Любвеобильная повариха? Стряпчий? Кто-то из соседей? Из приехавших родичей? Мистрис Мария Форзац?.. Нет, мать Кристофера приехала позже… Один из уличных крысюков?

Маска, откройся!

Ты рядом. За спиной.

Я чувствую твое дыхание.

И вдруг, судари мои, как и положено в балладах, случилась катавасия.

Слово «катавасия» означает на древнемалабрийском: «схождение». Если угодно, символическое схождение Запада и Востока, которым в остальных случаях не сойтись никак. На вечерних службах в храмах Вечного Странника так назывался припев, исполняемый двумя хорами одновременно. Трубадуры на турнирах, в свою очередь, не брезговали катавасией, разворачивая припевы в многолосье. А поскольку в самой чудесной компании один бездарен, другой не в голосе, третьему дракон на ухо наступил, четвертый пьян, как сапожник, пятый задумался о бабах…

Вот и творилась катавасия.

Оратория невпопад.

«Приют героев» был зданием солидным, а Черная зала — далека от места развернувшихся событий. В смысле идеалов можно сказать: абсолютно далека. Но голос первого солиста, пронзительный фальцет, вступив мощным крещендо со второго этажа Белой половины, барон узнал безошибочно.

— Откройте! Немедленно откройте! Грабеж средь бела дня, статья… параграф!..

Стряпчий Тэрц стоял на посту.

Второй голос, утробный бас, подхвативший вступление Тэрца, опознать не удалось.

— И-э-э-эх! Х-хы-ы!

Зато он прозвучал в сопровождении оркестра: грохот и треск. По аранжировке увертюры оставалось предположить, что в финале хозяину отеля придется оплатить починку лишней двери. Кстати, вот и наш друг: стенания Трепчика-младшего пошли из холла по коридорам и лестницам мощной волной скорбного вибрато.

Трепчик дал отмашку целому хору певчих, только и ждавших команды:

— Держи!

— Держи вора!

Судя по нижним регистрам, располагался хор в противоположной, Белой зале. Яркая, экспрессивная секста в минорной гармонии, зазвучав одновременно с квинтовым тоном двери, выломанной вместе с косяком и притолокой, взвихрила острый диссонанс. Так в трагедии «Заря» открывается знаменитая «фанфара ужаса», контрастно предвосхищая будущую тему радости.