Инна Кублицкая - Карми

Стенхе, улучив момент, когда Пайры не было рядом, указывал на несоответствия в статуях и барельефах, показывал, где в стенах новая кладка или, наоборот, новые проходы и как стерты базальтовые ступени поколениями молящихся.

Сава с любопытством вглядывалась в древние лики, выслушивала многословные пояснения Стенхе, щедро награждала бродячих сказителей за старинные, еще доаоликанские, поэмы-речитативы, язык которых был чуть архаичен, но хорошо понимаем простым народом.

Пайра радовался такому вниманию к прошлому Майяра; он гордился своей богатой родословной, хотя, как выяснила Сава, историю Майяра знал плохо — только основные события, которых стыдно не знать знатному человеку.

А Сава впервые задумалась над тем, кем были для Майяра аоликану, и пришла к выводам, которые не рискнула высказать ни Пайре, ни Стенхе, приберегая их до Сургары, для Руттула. И поскольку выводы эти пекли ей язык, она заторопилась домой, в Тавин, и караван, описавший по Майяру широкий круг, устремился к Воротам Сургары.

Едва их миновали, Сава почувствовала себя свободнее и позволила себе шокировать Пайру, сменив пышные одежды на скромное, чтобы не сказать бедное, платье, подол которого совершенно бесстыже задирался до колен, когда она ехала верхом по-мужски.

И в первом же удобном месте Сава устроила купание, как привыкла, голышом, но от Пайры это удалось скрыть. Озабоченный неожиданным исчезновением принцессы, Пайра отправился разыскивать ее, но нашел только Маву, который сидел на берегу и глубокомысленно шлепал по воде веточкой.

— Где государыня? — спросил Пайра вставшего при его приближении хокарэма.

— Не беспокойся, господин, — заявил Маву. — Что с ней может случиться в Сургаре? — Он неопределенно ткнул прутиком в чащу прибрежного кустарника.

Пайра оглянулся на сопровождающего его Мангурре. Тот улыбнулся, показав два ряда испорченных зубов. Пайра чуть заметно кивнул ему и ушел.

Мангурре остался. Когда Пайра удалился достаточно далеко, Мангурре услышал тихий голос:

— Маву, брось мне рубашку.

Голос раздавался вовсе не из кустов, куда ранее указывал Маву, а от большого камня, торчащего из реки. Мангурре весело помахал рукой.

— Отвернись, нахал, — приказала ему Сава, не делая никаких попыток спрятаться за камень. Она ловко поймала свернутую в комок рубашку, встряхнула, разворачивая, и оделась. От берега камень отделяла полоса мелководья, и Сава, придерживая подол на уровне колена, вышла к хокарэмам.

— Что уставился? — спросила она у Мангурре и обратилась к Маву: — Побей его.

Маву наградил коллегу невесомым подзатыльником.

— Не извольте гневаться, государыня, — поклонился Мангурре. — Не думал, что вельможная дама купается в реке, как простая смертная.

— И много простых смертных купается в Майяре? — возразила Сава. — Майярцы воды боятся, как… как не знаю чего, не с огнем же сравнивать. — Она призадумалась: — А насчет реки ты, пожалуй, прав. Маву, как ты полагаешь, может быть, стоит построить в Савитри зимнюю купальню? Маву ответил каким-то междометием.

— Расходы… — вздохнул Мангурре. — Дороговато станет.

— Ничего, — отозвалась Сава. — Я нынче богатая. Мой дед передал в мое пользование треть доходов с княжества Карэна.

— С принцем надо будет посоветоваться, — проговорил Мангурре.

— Не беспокойся, — отозвался Маву. — Руттула она поставит перед свершившимся фактом, когда надо будет расплачиваться со строителями.

— Он не одобряет, — с усмешкой кивнул Мангурре на Маву.

— Расходы… — небрежно сказала девушка. — Маву скуповат. — Сава надела юбку и туго стянула поясок. — Пошли к Пайре, а то он, бедняга, истомился.

Глава 11

Руттул встречал принцессу при въезде в Тавин. Сава издалека завидела его и погнала галопом своего коня по дощатому настилу моста.

Она знала заранее, что увидит его; специально надела самое яркое платье и сидела из-за узкой юбки на лошади бочком, последний переход перед Тавином разрываясь между желанием сделать в юбке, несмотря на фасон, разрез, чтобы сидеть в седле «по-людски», и желанием переодеться и въехать в Тавин в чем придется. Вот когда ей довелось пожалеть о навязываемых Пайрой повозках: в них платье оставалось бы целым и не пыльным, но повозки, увы, остались за Воротами Сургары.

Руттул помог ей сойти с лошади, и его наполовину церемонные, наполовину шутливые манеры сдержали желание Савы повиснуть у него на шее.

— Ох, как я соскучилась, — вырвалось у нее. Руттул улыбнулся, погладил ее по плечу:

— Как тебе понравился Майяр?

— О, я потом такое тебе расскажу! — воскликнула Сава. Она оглянулась на подъезжающего Пайру. — Ты без лошади? Ой, как неудобно получится… Ничего, я возьму его под руку, — решила она.

Пайра приблизился и спешился. Они с Руттулом раскланялись. Пайра замялся, заметив, что Руттул предпочитает по Тавину ходить пешком. Взгромождаться на лошадь, когда более высокие особы остаются на ногах? Но, с другой стороны, пешком по Тавину?..

Сава спросила:

— Ты не устал? Может быть, челядь отправим прямо домой, а сами пройдемся по городу? Я очень люблю Тавин, особенно сейчас, когда цветет ранаг.

Она взяла Пайру за локоть, тот покорно согнул его, держа руку чуть на отлете, как полагается, когда сопровождают особо знатную даму. Сава махнула Стенхе — поезжай, мол, и они пошли по чистым тавинским улицам в густой тени раскидистых деревьев.

Ранаг уже отцветал. Его желтовато-белые метелки пахли одуряюще и роняли на прохожих крохотные лепестки. Пайре запах ранага показался чуть неприятным, но Сава, увидев особо пышное соцветие, потребовала, чтобы ей его сорвали, и, получив свое, приколола упругую гроздь к платью.

Подобные бутоньерки носили и прохожие, мужчины и женщины, а дети бегали в полуувядших венках и осыпали друг друга горстями лепестков.

Ранага было слишком, слишком много. Он сопровождал Пайру по дороге, и даже в покоях, которые ему отвели, в дорогих тайканских вазах торчали эти дурацкие веники белых цветов.

— Это можно как-нибудь убрать? — спросил он у Мангурре.

Тот отозвался:

— Можно, но не стоит, пожалуй. Тавинцы обидятся. Они же помешаны на своем ранаге.

— Тогда обойдемся, — проговорил Пайра равнодушно. К запаху он уже почти притерпелся.

«Но высокая принцесса, — подумалось Пайре, — при всей своей эксцентричности могла бы любить другие цветы, а не вонючий мусор, от которого без ума простонародье».

Пайра никак не знал, что, едва вернувшись домой, Сава тут же помчалась на кухню — узнавать, варят ли «весеннее» варенье из цветов ранага и млечного сока дерева ктари.