Инна Кублицкая - Карми

Савины наряды произвели в Майяре переполох. Майярские дамы никогда не видели такого обилия шелков и многоцветья красок. Считалось очень богатым, если дама имела одно шелковое платье, два считались уже роскошью; остальные платья были проще — лен и шерсть, некоторые весьма тонкие, из саутханского или иргитавиского сукна. Расцветки тоже были довольно скромные — на какие хватало денег и умения майярских красильщиков. Прежде красильщиками славилась Сургара, однако мятеж оторвал эту провинцию от Великого Майяра, и приходилось или пользоваться услугами контрабандистов, или покупать ткани у купцов из Иргитави — и то и другое втридорога.

Неудивительно, что яркое оперение Савы вызывало пристальный интерес. Но если б только это; а ведь Сава ввела новации и в портновское искусство. Она позволила себе отказаться от фижм — ужасные каркасы, придающие фигуре изящность, как это считалось издревле, приводили ее в недоумение; это же неудобно. Она предложила новый силуэт, и ее ничем, кроме шелка, не стянутая талия вовсе не казалась уродливой. Старые дамы утверждали, что корсет заставляет юных девушек приучаться держаться прямо, но Сава, не знающая никаких корсетов, на осанку не жаловалась.

Другим нововведением были туфли на каблуках. Дамы в один голос объявили, что это грубо, неизящно, но тем не менее некоторые из невысоких красавиц взяли их на вооружение.

Куда большим успехом пользовались пуговицы, также заимствованные Савой из мужской одежды; у нее не хватало терпения застегивать многочисленные крючочки и усердно соединять части одежды булавочками. Да и при раздевании все эти мелкие предметы сыпались без счета, и Сава как-то призадумалась, посоветовалась с Малтэром и перешла на пуговицы; с еще большим удовольствием она бы перешла на застежки, похожие на «электромагнитные» замки Руттулова костюма, но сделать нечто подобное ни один ювелир был не в состоянии.

Пуговицы в ее нарядах были разные: крохотные, потайные, обычно из кости — и, всем на обозрение, из драгоценных металлов и камней, огромные и мелкие, уже не столько служащие для скрепления одежды, сколько для подчеркивания роскоши платьев.

Вот пуговицы-то и произвели в Майяре переполох. Если не у всех была возможность обзавестись экзотическими шелковыми нарядами, то на пуговицы у модниц средств хватило, и, продолжая по-прежнему пользоваться крючками и булавками, они стали нашивать на одежду бесчисленное множество пуговок. Хватило теперь работы и пуговичникам, и ювелирам; а сметливые горожанки стали прорубать в золотых и серебряных монетах по две дырки: такие пуговицы обходились дешевле, чем сделанные цеховыми мастерами из того же количества металла.

И разумеется, на пуговицы, повинуясь моде, тратили огромные деньги. Именно после визита в Майяр принцессы Арет-Руттул в Гертвире возникла поговорка «разорился на пуговицах». Так, по слухам, заявил на собрании гертвирских цеховых старшин один из зажиточных горожан.

Сава, конечно, знала, что майярские дамы живут очень замкнуто, не выходя обычно за ворота замка, но когда она просидела в тесных и душных комнатушках королевского дворца несколько дней, то поняла, что долго здесь не выдержит.

— Стенхе, — спросила она, — неужели они выходят отсюда только на собственные похороны?

— Почему? — возразил Стенхе. — Еще на богомолье. Сава замолкла, задумалась, а назавтра объявила Пайре, что, раз уж она получила возможность побывать в Майяре, ей хотелось бы проводить время с большей пользой для души.

— Я хочу побывать в прославленных майярских храмах, — сказала она. — Когда еще я смогу совершить паломничество?

— Я полагал, ты не очень набожна, государыня моя, — проговорил Пайра. — Я слышал, ты не так уж часто бываешь в храме.

— Видишь ли, — пояснила Сава, — Руттул, правда, не запрещал мне ходить, но не очень одобрял…

Стенхе в душе усмехнулся. В Сургаре Сава отправлялась в храм только по большим праздникам, когда на этом настаивал Руттул. Но раз уж принцесса говорит совсем другое, он не будет оспаривать ее слова.

Так что Пайре пришлось уйти и обдумать маршрут паломничества; он пришел на следующий день и принес список. Сава список взяла, поблагодарила и сказала, что подумает. Думала она в две головы со Стенхе; Стенхе заявил, что часть пунктов вполне можно выкинуть: они лишь отнимут время, в то время как интереса особого не представляют.

— Можно добавить Ваунхо, — сказал Маву, разлегшийся на полу. — Говорят, там красиво.

— Ни в коем случае. — возразил Стенхе. — Сургарцам близко к Ваунхо лучше не подходить: там уйма фанатиков.

— Тогда Лоссаре, — предложил взамен Маву. — Оттуда рукой подать до замка Ралло. Навестили бы Старика.

— Ты о чьих интересах думаешь? — спросил Стенхе.

— О своих, — ответил Маву. — О господских делах пусть господа думают.

Сава рассмеялась; Стенхе крякнул неодобрительно:

— Распустили тебя… — и обратился к Саве: — Ну что, госпожа, будем делать?

Сава взяла гусиное перо, макнула в чернильницу и решительно стала черкать в списке; Стенхе стоял за ее плечом, подавал изредка советы. Напоследок, когда Сава засыпала пергамент песком, Стенхе сказал тихо:

— И прямо в дороге можно будет придумать что-нибудь еще.

Ездить в повозках Саве совершенно не нравилось, но приходилось смириться. Она сидела закрытая от всего мира занавесями, посматривая на свет божий через щелки. Повозка тряслась, отвратительно наклонялась при поворотах, у Савы от долгого сидения постоянно затекали ноги. Порой, когда места кругом были пустынные, Сава выбиралась из повозки, Стенхе или Маву помогали ей сесть в седло, и она отводила душу в стремительной скачке.

Пайра выходил из себя от неподобающего поведения принцессы, но она успокаивала его, с почти искренним благочестием молясь в каждом древнем храме, который попадался по дороге. Новые храмы она перестала посещать после того, как убедилась, что последние два века храмы строились по единому, утвержденному высочайшей властью шаблону, отличаясь только иконами и статуями, которые выполняли разные мастера. Но и тут был введен единый канон, и Сава, вдоволь насмотревшись однотипных интерьеров, могла уже ходить по ним с закрытыми глазами.

Другое дело — старинные храмы. Они когда-то были посвящены совсем иным богам, и приверженцы новой религии лишь чуть перестраивали их, приспосабливая к своим обрядам. Новые хозяева относились к старинным святыням по-варварски, но многолетние старания изжить языческий дух никак не могли побороть настойчивые напоминания о древних богах — то на барельефе в руках почитаемой святой обнаружатся цветы, издревле посвящаемые прекрасной богине, а то могущественный бог Накоми Нанхо Ванр оказывался похожим на лучезарного воителя Лаонэ Нгарнао.