Эндрю Николл - Добрый мэр

Застыв на месте, словно статуя Пандоры, она держала в руке коробочку — заново завернутую в бумагу и перевязанную лентами, словно ее никогда не открывали — и смотрела на нее в нерешительности.

— Это не для него, — сказала она зеркалу. — Это для меня. Для меня.

На этот раз, открывая коробочку, Агата, не развязывая, стянула ленты, порвала оберточную бумагу, разодрала картон. В какую-то пару секунд коробочка превратилась из реликвии, напоминающей о былых муках, в кучку мусора, в старую использованную упаковку. Агата бросила ее на пол и пинком отправила в угол.

Агата была очень скромной женщиной, но сейчас поймала себя на том, что, облачаясь в тонкие, просвечивающие полоски материи, смотрит в зеркало — и находит себя красивой, даже соблазнительной. Она позволила пальцам пробежать по изгибам собственного тела, проследила за ними, а затем, снова взглянув в зеркало, с изумлением увидела, что женщина с той стороны зеркального стекла смотрит на нее, высунув наружу розовый кончик языка. Это был голодный взгляд. Агата залилась краской смущения и поспешила одеться. Простая белая блузка, благоразумная шерстяная серая юбка — возможно, немного обтягивающая на бедрах и слегка зауженная на икрах, но в целом вполне благоразумная и скромная. Несомненно, секретарша мэра может носить такую юбку, не вызывая шепотков за своей спиной, даже если она, юбка, заставляет ее, секретаршу, покачивать бедрами на ходу. Агата пригладила юбку сзади и, да, ощутила невесомое присутствие этих особенных трусиков. Так, совсем чуть-чуть.

Задержавшись дома не долее, чем требовалось для того, чтобы поставить на пол рядом со свисающей рукой Стопака чашку кофе и потрясти его за плечо, Агата поспешила на работу. Шла она танцующей походкой. Когда кондуктор в трамвае посмотрел на нее взглядом, в котором читалось: «Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не присвистнуть», она улыбнулась ему и, отдавая деньги, позволила своим пальцам чуть задержаться в его ладони. Вчерашнее странное чувство по-прежнему было с ней: радостное возбуждение, придающее всему вокруг ощущение свежести и новизны, электрический ток, пробегающий по телу. Это чувство было с ней, когда она спешила по Замковой улице, на ходу посматривая на свое отражение в витринах — не то чтобы она опаздывала, просто ею владело желание пуститься бежать, с которым она изо всех сил боролась. На углу она заметила Маму Чезаре, вытирающую столик у окна в одном из больших эркеров «Золотого ангела», и задержалась на мгновение, чтобы постучать по стеклу костяшками пальцев. Мама Чезаре подняла взгляд, увидела ее и улыбнулась.

— Отлично выглядишь! — прочитала Агата по ее губам.

— Спасибо! — Агата послала ей воздушный поцелуй и поспешила дальше. Она скользила сквозь толпу, как стрекоза скользит над прудом, рассыпая искры света и цвета: бутылочно-зеленый жакет, блестящие черные волосы, сверкающие туфли и сумочка, тускло отсвечивающий на солнце голубой эмалированный контейнер в руке.

То же самое электрическое чувство владело и Тибо. Оно разбудило его ни свет ни заря и заставило уйти на работу, не позавтракав. Придя в Ратушу раньше всех, он первым делом положил на стол Агаты, прямо посередине, на самом виду, запечатанный конверт. Потом достал свою ручку, написал в середине конверта «Госпоже Стопак» и подчеркнул эти два слова. Ему хотелось, чтобы надпись выглядела бодро, официально и по-деловому, но не слишком строго — в общем, так, как выглядела бы его записка любому из подчиненных. Но любовь изменила все, даже его почерк. Тибо казалось, что любой, взглянув на этот конверт и увидев эти два слова, сразу поймет, что они написаны влюбленным мужчиной. И даже если прочитать вслух на площади все письма, написанные им за всю свою жизнь, вывесить каталог его библиотеки на дверях Ратуши и опубликовать в «Ежедневном Доте» серию статей с его подробнейшей биографией, основанной на сведениях, собранных десятком правительственных агентов, — все равно эти два слова говорили о нем куда больше. Они говорили о нем все.

Тибо взял конверт со стола и снова внимательно на него посмотрел. Два слова. Больше ничего. Он вернул конверт на стол и прошел в свой кабинет. Однако тут же вернулся, взял конверт и небрежно бросил его на край стола. Так, что получилось? Достаточно ли буднично он лежит? Тибо прошел мимо стола, как прошел бы любой посетитель, пришедший на прием к мэру. Конверт стремглав бросился ему в глаза. Он взял его и бросил снова. Опять нехорошо. Тибо схватил конверт, отошел к двери и запустил его по воздуху в сторону стола. Конверт приземлился в мусорную корзину. Тибо извлек его оттуда и, устремившись в сторону своего кабинета, снова бросил на край стола. Чудо из чудес! Конверт остался стоять на ребре, опираясь на степлер.

Тибо взглянул на часы и решил, что еще есть время, чтобы отнести конверт вниз и подложить его в утреннюю почту. Он снова достал свою ручку и приписал:

Кабинет мэра,

Ратуша,

Ратушная площадь,

Дот.

Затем, подхватив конверт, он сбежал вниз по черной лестнице и просунул его в полукруглую щель в стеклянной стене закутка консьержа. У него перехватило дыхание. Потом он пригладил волосы ладонью, оправил пиджак и собрался с мыслями. Теперь он был готов подняться наверх, выглядя при этом так, как полагается выглядеть мэру Дота.

Но едва он ступил на лестницу, как дверь закутка открылась, и из нее вышел Петер Ставо.

— О, господин мэр! Рад вас видеть. Неудобно вас беспокоить, но только что пришло вот это письмо. Оно адресовано вашей секретарше Агате. Поскольку вы все равно идете в свой кабинет, не могли бы вы…

И пока Тибо управлялся с Петером Ставо, Агата взбежала по зеленой мраморной лестнице, перебросив жакет через руку, и в радостном нетерпении вошла в кабинет.

— Доброе утро, — сказала она, но никто ей не ответил. — Господин мэр? — Она заглянула в его дверь, но кабинет мэра был пуст. Разочарованная Агата повесила жакет на вешалку, посмотрелась в зеркальце, решила, что прическа в исправлениях не нуждается, и занялась приготовлением первого за день кофе.

Посыльный Сандор уже принес утреннюю почту. Агата села за стол и начала работать, но не успела она вскрыть первый конверт, как снова подняла глаза и остановила взгляд на двери, словно собака, ждущая, когда же раздастся звук поворачивающегося в замке ключа. Потом она встала и взяла салфетку, лежавшую перед кофейной машиной.

Войдя в кабинет Тибо, она развернула салфетку, покрыла ею свою голову и сделала реверанс в сторону городского герба.

— Помнишь, что я говорила тебе в прошлый раз — насчет Стопака? — сказала она мне. — Не обижайся, но ты не очень-то постаралась. А теперь вот… Теперь мэр Крович. Тибо Крович. Говорят, что ты — заступница за женщин Дота. Ты знаешь, что я не так уж испорчена, но иногда… видишь ли, иногда ты требуешь слишком многого. Думаю, ты знаешь, в чем дело. Так вот, я не жду чудес и не прошу тебя нарушать какие-либо принципы, но если можешь, пожалуйста, прояви доброту, понимание и, может быть, даже великодушие — это было бы очень мило с твоей стороны. Спасибо.