Ведьма и компания (СИ) - Кирилл Кащеев
— Каково? По воде аки посуху! — восторженно вскричал господин в сюртуке.
— Um Gottes willen[1]! — стукаясь об него плечом и хватаясь за сбившуюся шляпу, простонала Анна Францевна. Плещущие у колес волны раскачивали карету будто лодку. — Скажите кучеру, чтоб немедленно поворачивал обратно! Мы здесь все погибнем!
— Никак невозможно, позади нас уж иные экипажи едут. Теперь или вперед или уж как на корабле — за борт! — рассмеялся господин Ламбракис.
— Я не вижу другого берега. — девушка высунулась наружу. Глаза ее пылали, грудь вздымалась, вдыхая непривычную мешанину запахов: гниющих у берега водорослей, свежести воды, рессорной смазки, ядреного пота усталых лошадей. Взгляд шарил по речному простору, от которого перехватывало дух: река была огромной! То серая, то почти черная, а то прозрачно-зеленая под лучами весеннего солнца. Ее воды с ревом неслись меж колес, готовые подхватить экипаж точно ореховую скорлупку. Впереди через реку тянулась редкая цепь телег и экипажей, что казалось, плыли по невидимой нити, продернутой поперек громадной реки.
— Скоро уж поедем по настоящему мосту — чудо инженерной мысли, изволите ли видеть! — объявил господин в сюртуке. — Железный, двухъярусный, да с рельсами!
Девушка высунулась в окошко еще дальше и зачарованно уставилась на каменные опоры строящегося моста, вокруг которых пенилась река.
— Это ежели построят, любезный Александр Николаевич. — пробурчал пессимистически настроенный господин Ламбракис. — Не в обиду вам будь сказано, не больно-то за год и настроили.
Оба спутника помрачнели.
— Увы… — согласился названный Александром Николаевичем господин в сюртуке. — В деле рельсового сообщения австрияки нас изрядно опережают. Вы, дорогая Анна Францевна, от Лемберга[2] по чугунке следовали?
— До самой границы с Российской империей. А уж оттуда на перекладных. — утомленно вздохнула фройляйн.
— У нас меж обеими столицами уж лет тридцать как рельсовое сообщение. — слегка уязвлено заметил Александр Николаевич. — Да и в центральных губерниях тоже.
— Только мы тут в южной провинции до сих пор как дикари! — ворчливо прибавил Ламбракис.
В борт кареты ударила волна и отвлекшаяся было спором Анна Францевна снова издала задушенный писк.
— Здесь всегда такое бурное течение?
— Так ведь Днепр, фройляйн Штольц, не речка Переплюйка какая! — рассмеялся господин в сюртуке. — Как говаривал незабвенный Николай Васильевич Гоголь: «Не всякая птица долетит до середины Днепра!»
— На кареты сие тоже распространяется? — дрожащим голосом вопросила фройляйн.
— Сдается, сейчас мы как раз посредине. — усмехнулся жестокий Ламбракис. — А волнение и впрямь изрядное: не иначе как снова старое проклятье! Тут видите ли, какое дело, барышни: когда век назад генерал и всяческих орденов кавалер Василий Чертков[3] по поручению светлейшего князя Потемкина место для губернского города приискивал, вроде бы рассердил его кто-то из казаков местных. Уж не знаю за дело, али по самодурству, но велел генерал казака пороть, а тот возьми, и окажись характерником — колдуном, стал-быть, здешним. Ну и проклял под плетьми всю чертковскую затею, да так, что первый основанный город и вовсе паводком снесло, пришлось новое место искать. Но и тогда проклятье не отвязалось, каждые десять лет наводнения такие: не то что хибары, солидные строения начисто смывает, только на горе народишко и спасается — вооона, где собор! — купец ткнул корявым пальцем в окошко, где над завидневшемся вдали берегом пылали вызолоченные купола. — Мыслю я, как ливни зарядят, ждать городу снова речку в гости!
— Господин Ламбракис, вы пугаете дам! — заметил Александр Николаевич.
Карета еще качнулась раз, другой, кони потянули и… карета выкатилась с моста на берег. Фройляйн шумно вздохнула. Дверца распахнулась:
— То прыихалы, пани та панове, пожалте наружу! — сказал кучер.
— Позаботьтесь о багаже, любезный! — Александр Николаевич уронил монету в подставленную лодочкой ладонь кучера. — Прошу вас, Анна Францевна!
— Вы так любезны! — на ходу пытаясь поправить сбившуюся шляпу, фройляйн оперлась о поданную руку. Грохнуло — кучер небрежно свалил в растоптанную грязь немощенной площади два одинаково маленьких и потертых сундука — ее и девочки. Фройляйн растерянно огляделась, судорожно прижимая к себе ковровый саквояж.
От наплавного моста одна за другой катили телеги, а вокруг, меж натыканными в беспорядке то тут, то там деревянными складами и амбарами, глиняными мазанками, корчмами с отсыпающимися прямо под их дверями пьяными, сновал работный люд: под присмотром хмурого приказчика грузились мешки на телеги, туда и сюда катились бочки, что-то тащили, волокли, перекликались на разные голоса…
Анна Францевна завертела головой в поисках экипажа, но обнаружила лишь рассохшуюся телегу, безуспешно пытающуюся прикинуться наемной коляской. Она опасливо поглядела на скалящегося во весь рот возницу, потом потерянно — на покрытую рядном лавку телеги.
— Анна Францевна, не беспокойтесь! За мной должны прислать экипаж, я отвезу вас куда угодно! — начал Александр Николаевич.
Послышался цокот копыт и разрезая гомонящую толпу выехала открытая коляска. Щеголеватый кучер отвесил размашистый поклон:
— С приездом, ясный пане! Уж мы такие радые, такие радые! В дому дым коромыслом: и банька топлена, и водочка на ледник поставлена, и поросеночек в печи томится, все вашего возвращения дожидаются! Особливо поросеночек.
— Эк ты вкусно рассказываешь, Юхим! Поросеночек пускай еще потомится, сперва завезем дам. Вели чтоб сундуки грузили. — кивнул Александр Николаевич.
Бравый Юхим мазнул взглядом по нищенскому багажу — и по его лицу скользнуло привычное презрение слуги из богатого дома, заставившее фройляйн и ее подопечную только сильнее выпрямить и без того прямые спины. Расстояния изрядные… а люди все те же.
— Куда вас сопроводить, фройляйн? И прошу вас, без стеснений, мы же попутчики.
— С нашими дорогами попутчики — почитай, что родичи! — влез Ламбракис.
— Право же, вы так любезны, я не знаю могу ли я… — наконец решившись, фройляйн щелкнула замочком саквояжа. — Вот, сударь, извольте, собственное городское имение ее превосходительства генеральши Андреéвской.
— Это какой-такой Андреéвской? — удивился Ламбракис. — Не знаю такую!
Кучер ехидно осклабился и пренебрежительно шваркнул сундук фройляйн в коляску.
— Знаете, господин Ламбракис. — голос Александра Николаевича стал глухим и надтреснутым. — Агата Тимофеевна, по покойному супругу Андреевская.
— Ее превосходительство Хортица? — растерянно переспросил господин Ламбракис — и вполне простонародно отер рукавом заблестевшее от пота лицо.
Юхим подхватил второй сундук и понес его точно драгоценную вазу, бережно пристроив в коляску и теперь уж опасливо косясь на приезжих дам.
— Всего наилучшего,
