Генри Олди - Маг в законе. Том 1

– Какой и со всех. Любого обучить можно. Почти что любого, – тут же поправился ты. – Хоть тебя, хоть Петра, хоть Карпуху.

Ну?! Клюнут?! Ну хоть бы один!..

Они молчали, переваривая услышанное, а внутри тебя бурлила гремучая смесь надежды, отчаяния и едва сдерживаемого нетерпения. Да что ж они мозгами скрипят, тугодумы?! Впрочем, как раз из таких тугодумов и получаются…

– Ты нас, Бритый, в искус не вводи. Душу колдовством загубишь – потом от боженьки на Страшном Суде не отмажишься.

Это изрек Петр-Петюнечка, до того вместо разговоров деловито надувавшийся водкой. Изрек угрюмо, глядя на тебя исподлобья.

– Да ты сам, приятель, – одну ли душу на веку загубил?!

– Не одну, – подвыл с дальнего конца стола Силантий. – Десяток будет.

Петюнечка искренне удивился непонятливости собеседников.

– Так то ж чужие души! Их сегодня загубишь, завтра отмолишь. Свечку поставишь, попу хабар сунешь, покаешься… Слышь, Бритый: чу-жи-е! А тут – своя! неказенная! Думать надо!..

– Выходит, по-твоему, убивец лучше мага?

– А как же?! Мажить – хуже нету. Всяк знает…

– Ты, Бритый, обиды на нас не держи, – подвел итог Карпуха. – Мы теперича заедино, одна артель. Вместе дела, значит, делать станем. Все верно. Только ворожить тебе самому придется. Не пойдем мы к тебе в науку. Мы уж так, по-старинке.

Огреб, Друц-Бритый! Раскатал губы? Или сам не знаешь, что даже среди отпетых душегубцев не каждый в мажью науку пойдет? Вон, девка Филатова сама просилась – отказал. А теперь уж не обессудь. Два раза подряд фарт в руки не идет. Так что пей, веселись – до первого дела.

А дальше – сам знаешь…

Если случайно заглянуть Петюнечке в его ласковые, бессмысленно прозрачные пуговицы-бельма куклы из папье-маше (ма-ма! мама моя! ма..), то можно разглядеть:

…петух.

Роскошный, исчерна-рыжий кочет с кровавым гребнем. Пляшет; переступает с ноги на ногу, подпрыгивает, растопырив крылья. Грозно мелькают шпоры: где соперник? заклюю! Вертится голова на пушистой шее, косит налитым глазом. Сверху тополиный пух сыплется, летним снегом. Так веселее.

Пляшет кочет, как хочет.

На раскаленной сковороде.

А где-то рядом гармошка смеется-заливается…

На другой день все отсыпались до полудня. Потом, продрав глаза и выкурив по паре цыгарок, лениво решили, что стоило бы заняться обедом. Силантий был отправлен в лес, и вскоре вернулся, таща на себе убитую косулю. Петр зачал свежевать, ты, натаскав воды, принялся колоть дрова.

Кашеварил Карпуха.

Через час-полтора, все так же неторопливо, чтобы не сказать – степенно – хлебали наваристый бульон, хрустели зажаренным на угольях мясом и сухарями; водки выпили только одну бутылку на всех – разбойнички-"артельщики" оказались люди хозяйственные, с понятием, не чета всякой пьяни вроде Филата Луковки. Тот бы точно не просыхал, пока весь запас хмельного не прикончил!

– А Филата поймаю – башку оторву.

Это ты вдруг произнес вслух без видимой причины.

Само вырвалось.

– Может, и ловить не придется, – загадочно ухмыльнулся Карпуха. – Филат, слыхал я, из балаболок, а Ермолай Прокофьич ихнего брата страсть не любит!

– Зачем же тогда Филату поручил? Неужто под рукой никого понадежнее не нашлось?

– Видать, не нашлось. Да и то сказать: надежному человеку плата полагается, а Филат – он за полбутылки мать родную пришибет! Вот только, чую, боком ему выйдет та сивуха…

Да, похоже. Осторожный мужик Ермолай Прокофьич. А сгинуть по-всякому человек может: от пьянства сгореть, в болоте утопнуть… Все одно дознаваться с пристрастием некому – велика ли птица? Ну да бог им судья, хоть купцу, хоть Филату. Ты лучше о себе подумай, Валет Пиковый. Вот, к примеру, выяснится, что есть-таки хвосты за Княгиней – станет ли купец рисковать, тебя в живых оставляя? Бритый, варнак пришлый, на язык дерзкий… Думай, Валет Пиковый, думай, что делать. Может, и впрямь когти рвануть? Мало ли что купец про гиблые места болтал – авось, не сгинешь?..

– Глянь-ка, Силантий: вроде идет кто? – прервал твои мысли тихий возглас Карпухи.

Когда было нужно, с Карпа разом слетало все его дурацкое фиглярство, и он мгновенно становился собранным, жестким; и взгляд короткий, точный, оценивающий – словно на мушку берет. Из такого бы славный подельщик вышел, а там, глядишь, и маг в законе. Но, как видно, не судьба.

Вдалеке, меж деревьев, действительно мелькнула человеческая фигура. Силантий (очевидно, самый зоркий из троицы) вгляделся из-под руки.

– Тимоха-лосятник, – махнул рукой. – Небось, жрать попросит.

– Тимошка? это хорошо-о-о, – протянул Карпуха и залихватски подбоченился, вновь становясь прежним. – Пожрать мы ему дадим – отчего ж не дать? Только за это мы его в село отправим, на баб охотиться! Небось, бабятинки-то всем хочется?

– Дело! – радостно осклабился Силантий. – Только ты, Петька, гляди! Удавишь какую – всех кончать придется, а там и нас со свету сживут.

Петр только хмыкнул, а Карпуха ухмыльнулся в редкую бороденку. Видать, была у «артельщиков» любимая подначка – насчет удушенной Лупатым богомолки.

Шутка, значит.

– Здоровы будьте, артельщики! – еще издали заорал Тимошка. – Пошамать чего найдется? Брюхо, почитай, к спине прилипло! Э, да у вас пополнение! Што, и ты, ссылочный, в гулевые подался?! Ну, тут самая што ни на есть твоя кумпания и собралась!

– Тебя одного дожидались. Все глазоньки выплакали, – лениво бросил Карпуха.

– Дык пожрать дадите? – осведомился тоном ниже Тимошка, подходя поближе.

– Садись уж, жри.

Жрал Тимошка, что называется, в три горла. Он бы наверняка еще и добавки попросил; вот только понимал лосятник, с кем трапезничает; догадался промолчать.

Губы вытер и ждет.

– Слышь, Тимофей, – Карп выколотил трубку, которую предпочитал цыгаркам, – сходи-ка за бабцом, а? Нам, сам знаешь, в село заявляться не с руки, а тебя там всякая собака знает…

– За мной хучь баба, хучь девка, за тридевять земель! – лосятник выпятил грудь колесом, но глянул на тебя и прикусил язык. – Для хороших людей мы завсегда… Марфу-солдатку с дочкой вести?

– Правильно понимаешь. А не окажется дочки – одну Марфу тащи. Она баба справная, в теле, на всех хватит. Да и сам подсластишься, ежели захочешь.

– Моя хотелка осечек не дает! – вновь не преминул похвастаться Тимошка. – Ну, я пошел. Как раз до вечера обернусь.

– Лады. И штоб языком лишнего не трепал! Особливо – вот про энтого, – Карп мотнул головой в твою сторону.

– Да нешто я совсем без ума? – обиделся лядащий охотничек. – Я болтать болтаю, да тока знаю, об чем болтать можно, а об чем – нет. Мне што, жить надоело?!