Янина Жураковская - Хранители времени

Что было дальше — знаете. Я встретил Хранителей и был готов в лепешку расшибиться, голову отдать, только бы пойти с ними. «Зачем нам две головы?» — удивились они и взяли меня просто так. Странные люди, эти Хранители… Одна упрямо твердит, что не дриада, но «слышит» лес, а её волосы похожи на лепестки фиалок, другой не может сложить «альт» и «даро», но творит магию высшего порядка, а его проклятья неизменно исполняются.

А ещё они спасают валькирий, дают пинка стихийным воплощениям, грубят богам, швыряют камни в их посланцев… И сидят на могильных холмиках.

— Идио! — взвизгнула я, подскочив, как вампир, ошпаренный ведром святой воды. — Предупреждать же надо!

— А что такого? — искренне удивился Саша. — Ну могильный холмик, ну и что? Удобный ведь! А мёртвым всё равно, они не будут в обиде, если мы немножко здесь посидим.

— Вы правы, — закивал Идио, переводя изумленный и немного растерянный взгляд с брата на меня и с меня на брата. — Холмик удобный, и змей здесь нет… ну, разве что…

— Если жизнь дорога, не заканчивай эту фразу, — сурово предупредила я. — Саня встань так, чтобы я тебя видела.

— А что я? Я… я ничего и вообще… самый заботливый брат в целом мире… — он спрятал палку за спину. — Кстати, мы дальше идём или прямо здесь заночуем?

— Конечно, идём, — кивнула я, поправляя вещмешок. — Меня тоже что-то в цивилизацию тянет со страшной силой, наверное, последствия удара по голове. Идио, вопрос на повестке дня прежний: у тебя есть деньги?

— Есть… — прошептал оборотень. — А… как же я?

— Ты с нами! — уверенно сказала я. — И не бойся ты собак, всё это сказки, что они все за версту оборотней чуют. Во-первых, не за версту, а за две, во-вторых, не все, а только варрканские волкодавы, а здесь нам грозят разве что двортерьеры.

— Вы не поняли! Я же вам лгал… ну, то есть недоговаривал…

— И весьма талантливо, надо признать, — добавил Саша.

— Вот! Вы мне верили, а я… — Идио поник, как надломленный нарцисс. — Говорил, что друг, а сам… Я же вас предал! Предал!!!

— Надрыва побольше, — заметила я.

— Что?

— Надрыва в голосе побольше…

— …и будет то, что надо, — ласково заметил братик. — Ты же хотел исполнить партию оборотня из оперы «Простите меня, люди», я правильно понял? Мы тебе поможем. Мы…

— …не сердимся. Это раз, — подхватила я. — И…

— …прощаем тебя. Это два. Но не думай, что это даёт тебе право и в дальнейшем лгать…

— …заливать…

— …сочинять…

— …и говорить неправду. А если всё-таки врёшь, то изволь не попадаться! В противном случае…

— Наша месть будет страшна! — хором закончили мы. — Всё ясно?

Идио пристально посмотрел на нас и встал на колени.

— С вами — до конца, — чётко произнёс он, прижимая скрещенные ладони к груди. — Ваши дороги — мои дороги. Ваши враги — мои обеды. — Он поднялся. — Значит, так: не креститься, чёрта не поминать, и вообще, побольше молчать. Дженайна, на солнце не смотри, у тебя глаза желтеют и зрачки вытягиваются. Думаю, с небольшой натяжкой нас можно принять за наёмников из южных земель… Тирон, дайте плащ.

— Не понял? — не понял братец.

— Ведьмы. Костры. Лиловые волосы. Зачем нам жареная Дженайна?

3. Рекогносцировка.

Деревня Гадюкино ничем не отличалась от великого множества деревенек, сел и посёлков, разбросанных по бескрайним просторам нашей родины. Те же немощёные улицы, после дождя превращавшиеся в непролазное болото, деревянные дома вперемешку с садами и огородами, божий храм (с кругом вместо креста на крыше), пара магазинов, именуемых лавками, базарная площадь и кафе, которое здесь называли трактиром. Только вдоль улиц не стояли столбы с обвисшими проводами, над крышами домов не торчали стояки телевизионных антенн, и транспортные средства здесь пили воду, а не бензин. Тихое захолустье, где жизнь течет медленно и размеренно, где день ото дня, год от года ничего не меняется…

Но при виде того, что творилось в этой деревушке, на ум невольно приходила фраза мучителя не одного поколения школьников, гения русской литературы Льва Николаевича Толстого: «Всё смешалось в доме Облонских».

Все смешалось в деревне Гадюкино. Собаки лаяли, кошки мяукали, лошади ржали, гуси гоготали. Народонаселение с вытаращенными глазами бегало по улицам, вопило и грохотало всем, чем можно грохотать, от чайника до тачки.

— А-а-а? — Идио проводил ошалевшим взглядом растрепанного, потного мужика, с каким-то садистским удовольствием громыхавшего тачкой. — Какие вы, люди… странные.

— Мы странные, — быстро поправила я. Звезда нервно завибрировала.

— Однако, чем дальше в лес, тем толще партизаны, — озираясь, по сторонам, заметил Саша. — Что тут вообще творится? Дурдом на выезде? Вампира ловят?

— Ловят, — согласилась я. — Может статься, что и вампира. Только орут все почему-то по-разному. Кто «Жги вупыра!», кто «Колдуна хватай, колдуна!», кто «Вон он, убивец, туды побёг!»… Предлагаю добыть у местных жителей тактическую информацию. — Перехватив недоуменные взгляды, пояснила: — Спросим у бабулек, что тут творится.

Чуть дальше по улице у веселенького зеленого заборчика стояла удобная скамейка, где рядком расположились пять корреспонденток информационной службы «Одна бабка сказала». Они лузгали семечки и увлеченно перемывали кости какой-то Митрашке с Кривой улицы, с любопытством поглядывая на нас.

— Доброе утро, бабулечки! — громко сказала я, подходя ближе.

— Утро доброе, — откликнулись они, уже в открытую прожигая нас взглядами. Идио беспокойно заерзал и скрылся за моей спиной.

— Бабулечки-красотулечки! — умильно улыбаясь и наивно хлопая глазами, брат выдвинулся вперёд. — Как живёте-поживаете? Добра ли наживаете?

«Откуда, интересно, у него такое знание русского фольклора?» — подумала я.

— Игра. Не мешай, — процедил он, улыбаясь ещё шире.

— Ничего живём, хлеб-соль жуём, — ответно расплылись в улыбках бабульки.

— Желаем и далее жить-не тужить, не болеть, не чихать, — Саня поясно поклонился бабкам. У меня невольно стали возникать сомнения в его душевном здравии. — А мы вот люди нездешние, мимохожие, мимоезжие, идём, гуляем да ничего не понимаем. Что деется-то у вас, бабулечки?

— Разное, милок, разное! — наперебой заговорили бабки. — Всего-то и не упомнишь, но вот есть у нас…

И полноводная река деревенских сплетен захлестнула нас с головой. Нам с жаром поведали о тетке Рашке, что тачает сапоги из кожи змеиной, и о Кутьке Ломайке, что смастерил в сарае «корапь летучий» из бычьих пузырей и корзины, о Тырке-пьянице, который бьет свою жену, но это ему, гнилозубу, даром не прошло — давеча упал, да обе руки сломал, и о том, кого и куда водил корчмарь, покуда его благоверная у Ловки-процентщицы на посиделках была. Герка Рябой, упившись первача, шатался по деревне и орал срамные частушки, Дунька-с-Кручи после полуночи гнала самогон в своем подвале и спаивала котов валерьянкой, а Жирик Косой траву дурманную сажал на дальнем огороде, что за оврагом и речкой меж двух холмов у кривой березы.