Робин Бейли - Поющая кровь

Она снова позвала своего сына, но голос ее поглотил вновь раздавшийся визг Жала Демона. Это был жуткий звук, как будто души стенали в муках, все воины сжались от ужаса, осознавая, что сам клинок кричит так пронзительно. Звук этот заполнял уши, лишал мужества.

— Вложи его в ножны! — Но ее слабый крик не мог противостоять яростному напору Жала Демона. Долгие годы он лежал погребенный на вершине Ша-Накаре, забытый и безмолвный. И без пищи, подумала она и ощутила, как ее пробирает страх. А теперь он снова на свободе и мстительно заявляет о себе. Его визг, наполненный неудержимым гневом, звоном отдавался в ее голове.

— Ты, глупец! — выкрикнула она, пытаясь удержать коня. Тот бил копытами и становился на дыбы, как будто чуял силу Жала Демона. Она испугалась за своего сына. Кел не понимает, что он держит в руке. — Вложи его скорее!

И он действительно вложил. Кел подскочил к ближайшему солдату и со всей силой вонзил кинжал в грудь келедца. Жало Демона ликующе взвизгнул, затем умолк, как будто насыщаясь. Через мгновение открылся рот солдата. Нет, не своим голосом он кричал, а голосом кинжала.

Все мужество гарнизона рассыпалось в прах. Бой возобновился, мятежники пришли в себя и набросились на врагов. Маски из черепов безжалостно выполняли кровавую работу, двигаясь подобно волкам среди кроликов.

Тучи извергали красные вспышки, все небо раздирало разрядами молний, и вот уже небеса горели таким же ярким пламенем, как и Соушейн.

— Ты глупец, глупец! — кричала Стужа, пробиваясь сквозь сражение, полная решимости добраться до своего сына.

В эту самую минуту безумная судьба отвернулась от нее. Пылающее бревно, изрыгая дым и искры, свалилось перед ней, преграждая путь. Конь ее рванул в сторону, вздыбился, поскользнулся на скользкой грязи и стал падать на спину. Она попыталась высвободить ногу, застрявшую в стремени, но поздно. Животное всем своим весом рухнуло прямо на нее, зарево пожара и блеск молний исчезли, их поглотила пучина тьмы.

Очнулась она не сразу, медленно, через силу, приходя в себя. Едкий запах дыма заполнил ее ноздри. Лицо залепила холодная грязь. Она насквозь вымокла, но при этом ощущала жар от огня. Языки пламени уже были не высоки, но все вокруг продолжало с треском гореть, пожираемое алчным огнем. В затылке гудело от нескончаемого барабанного боя. Она тихо застонала и попробовала сесть. Боль пронзила ее от правого плеча до самой груди. После нескольких попыток ей удалось выпрямиться.

Битва закончилась. Повсюду лежали тела, мятежники и келедцы — все рядом. Она хотела протереть глаза рукой, чтобы лучше видеть, но только измазала лицо глиной. Следов горожан она не обнаружила. Либо все они мертвы, либо укрылись за городом.

Кел даже не заметил ее. Она проделала такой долгий путь лишь для того, чтобы пережить неудачу. Впрочем, она сама виновата. Ей надо было броситься в самую гущу схватки, как она делала прежде, когда была молодой. Тогда бы он ее увидел. Вместо этого она прижималась к стенам, держалась в тени, избегая боя. С чего бы ему заметить ее?

Она ругала себя, проклинала, била кулаком по плечу, где было больнее всего, желая себя наказать. Нет, она доказала, что не только жители Соушейна умели прятаться! Просто ей удалось спрятаться внутри самого сражения.

И вот теперь Кел снова исчез, а она упустила свою удачу.

Она с трудом поднялась на ноги и огляделась. Несмотря на сильный дождь, огонь продолжал гореть. К утру от Соушейна не останется ничего, кроме жалких дымящихся развалин. Она вспомнила страшную огненную руку, которая обрушилась на город. Колдовской огонь сделал свое беспощадное дело.

Ороладиан.

Это имя непроизвольно всплыло в ее памяти. Может, в конце концов не все сложилось так уж неудачно. По крайней мере подтвердились ее подозрения. Ведь только колдун мог завладеть Жалом Демона и передать ее сыну. Только колдун мог вызвать огненный призрак. Стужа нащупала ремешок на шее и кожаный мешочек с его печальным содержимым. Ее губы сжались в тонкую зловещую линию.

Ороладиан.

Этот колдун владел душой Кимона. Ведь только ее муж мог знать о тайном месте, где хранился Жало Демона. Значит, этот колдун и был убийцей Кимона.

Ороладиан.

Теперь она знала, кто ее враг. Наконец сошлись вместе весь ее гнев и вся ненависть, все, что кипело в ней. Ее жизнь вновь обрела цель. Освободить душу мужа, освободить сына от подлого влияния, убить Ороладиана.

Чья-то лошадь тихо заржала от боли. Раненое животное лежало в грязи на боку, без толку молотя воздух копытами. Из глубокой резаной раны на брюхе сочилась темная кровь. Стужа осмотрелась вокруг в надежде увидеть своего коня. Но его, конечно же, не было. Она представила себе, как какой-нибудь напуганный келедец, с вытаращенными от ужаса глазами, цепляется за его седло и мчится сломя голову на край света. Ну и ладно, — решила она, кляня неблагодарное животное.

Ее меч лежал на земле, наполовину скрытый под слоем грязи. Она молча наклонилась, подобрала его, протерла лезвие о ткань своих штанов и вставила в ножны.

Услышав какой-то звук, она обернулась. Прямо к ней по водянистой жиже, в которую превратилась дорога, шатаясь, еле брел человек. Она взялась за рукоять своего меча. Даже такое незначительное движение болью напомнило ей об ушибах. И все же что-то знакомое было в приближавшемся силуэте.

— Терлик? — с надеждой шепнула она. Она не видела роларофца с самого начала сражения. При звуке ее голоса мужчина остановился, повернулся к ней, сделал еще один шаг и снова остановился. Его рука умоляюще взметнулась, затем раздался низкий, отчаянный стон. Колени подогнулись, и человек упал лицом вниз.

Прихрамывая, она подошла к нему, быстро перевернула на спину, оттерла грязь с его лица. В отблесках огня она признала в этих лохмотьях униформу келедского солдата. Значит, не Терлик. И все же кого-то он ей напоминал.

Да, конечно, она узнала его. Вне службы он был завсегдатаем в «Сломанном Мече». Она часто видела его там, однажды даже предсказала ему будущее. Он рассмеялся тогда и заплатил лишнюю монету за развлечение. А когда она отказалась погадать ему еще раз, снова рассмеялся, но на этот раз уже из вежливости.

Из трех глубоких резаных ран выглядывали кишки. В широко раскрытых карих глазах еще теплился огонек жизни, и она гадала, вспомнил ли он ее тоже. Потом его глаза опустели, и в них отразилось только пламя пожара. Последний раз он смеялся на этой стороне ада. Она надеялась, что ему будет над чем посмеяться на другой стороне, когда Смерть вынесет ему свой приговор.

Она бережно опустила его голову и снова встала на ноги, морщась от боли, обжигавшей плечо. Одно за другим она стала осматривать тела, валявшиеся на улицах и дворах, между несколькими еще не упавшими домами.