Кристофер Сташефф - Чародей как еретик

— Говори правду! — приказала она.

— Насчет выпивки — да, — признался туляка весьма неохотно, — а вот насчет духов…

— О чем тогда вы говорили?

Пирс судорожно глотнул.

— О женщинах? — поднял глаза Туан. Пирс только кивнул.

— Ладно, все равно вы выпили и крепко. А стражники тоже видели привидение? — тут Туан посмотрел на сэра Мариса.

— Да, Ваше Величество.

— Должно быть, и жители окрестных домов тоже, — поджал тубы Туан. — Не сомневаюсь, эта новость уже облетела весь город. Нет ли сомнений в этих стражниках?

— Нет, Ваше Величество. Все надежные люди, все были трезвые. Все четверо описали призрака одинаково и рассказали одну и ту же историю.

— Значит, он был настоящий, насколько может быть настоящим призрак, — кивнул Туан. — Благодарю тебя, Пирс.

С этими словами он вынул из кошеля золотой и бросил крестьянину.

Пирс поймал монету, разглядел ее и разинул рот.

— Поблагодари своего святого, что спас тебе жизнь, — резко добавила Катарина. — И впредь по вечерам сиди дома, с женой.

— Слушаюсь, Ваше Величество, — забормотал Пирс, почтительно кланяясь. — Слушаюсь…

— То-то же. А теперь отправляйся прямиком домой и никуда не сворачивай!

Крестьянин снова поклонился и торопливо шмыгнул прочь, подальше от наводящих ужас суверенов.

В комнате снова наступила тишина. Король смотрел на пламя в очаге, королева смотрела на короля, а сенешаль уставился на короля с королевой.

Наконец Туан повернулся к сэру Марису.

— Ты поступил правильно, что сразу же привел этого человека сюда.

Сэр Марис поклонился.

— А сколько было других, — продолжал Туан, — о которых ты не доложил нам?

Сэр Марис застыл, не успев поднять голову. Затем медленно выпрямился.

— Три, Ваше Величество. Одна — старая дева, божившаяся, что ее хотел совратить дух крестьянина, и только оказавшиеся под рукой четки спасли ее, еще один — бондарь, который влил в себя столько пива, что стал похож на один из собственных бочонков. И третий, простой мальчишка, который клялся, что за ним гналась пука, заколдованный светящийся конь, который отстал, только когда показались городские огни.

— И кроме них этих призраков никто не видел?

— Да, и… — замялся сенешаль.

— И у тебя были причины не верить, что все эти призраки являлись им на самом деле, — ядовито усмехнулась королева.

— Так, Ваше Величество.

— Никогда не бойся быть с нами откровенным, сэр Марис, — начал Туан, надеясь, что эти мягкие слова предупредят Катарину, явно собиравшуюся отчитать старого рыцаря — и попутно отбросить сказанное им, как бредни. — Но в этот раз призрака видели и другие.

— Многие, Ваше Величество, — и слышали тоже. Туан кивнул.

— С этого часа ты будешь сообщать нам обо всех таких случаях, даже если это окажутся не больше, чем простые бредни выживших из ума старух. Мы благодарим тебя, сэр Марис. Доброй ночи.

Старый рыцарь кивнул и ретировался за дверь.

Туан еще несколько минут сидел неподвижно, накрыв ладонью руку Катарины на его плече. Наконец он прошептал:

— В Раннимеде никогда не водилось нечистой силы, милая моя.

— Никогда, — ответила Катарина очень тихо, почти неслышно. — Что за напасть обрушилась на нас, милорд?

— Что за напасть? — повторил он. — И кто тому виной?

Глава одиннадцатая

— О нет, милорд, — возразила баронесса Реддеринг, — когда старый Адам принес нам эту новость, мы были весьма… встревожены.

— Адам? — недоуменно посмотрел на нее архиепископ. — Разве не брат Феликс поведал вам об этом?

— Нет, не он, — удивленно подняла взгляд баронесса. — Старый Адам.

— Вот как? — архиепископ повернулся к старику. — А откуда ты узнал об этом, Адам?

— От брата Феликса, милорд, как только он вошел в ворота, — ответил Адам с мрачным удовлетворением. — Он хотел было промолчать, но я не отставал до тех пор, пока он не выдержал и не рассказал.

— Что ж, его трудно обвинить, — вздохнул архиепископ. Он прекрасно помнил назойливость старого Адама. Но раздражение осталось. — Могу поклясться, что скрыть от тебя тайну сможет только такой же надоеда, как и ты. Но почему тогда он не передал эту весть Ее Милости?

— А я его тут же отправил восвояси, — еле заметно усмехнулся Адам. — Уж теперь-то в нем не было никакой нужды, я и сам мог все сообщить Ее Милости.

— Адам! — охнула шокированная баронесса. Архиепископ только покачал головой.

— А мой приказ, отданный ему, для тебя ничего не значил? Вижу, что нет.

Старый Адам собрался было ответить, но баронесса успела перебить его.

— Хватит, Адам, ты можешь идти, — и взмахнула рукой, отсылая его прочь. — Чтобы сопровождать меня в присутствии милорда аб… ах, архиепископа, вполне хватит и моей внучки, — она слегка покраснела, учтиво наклонив голову в сторону архиепископа.

— Как будет угодно вашей светлости, — проворчал Адам и поплелся к дверям.

Архиепископ с улыбкой вернул поклон.

— Благодарю вас, леди, за то, что не забываете мой новый титул.

— Вы должны дать отставку старику Адаму, — обратилась к бабушке леди Мэйроуз. — Отправьте его в какую-нибудь деревеньку подальше, и пусть доживает там свои дни. Он совсем выжил из ума, порой он становится таким несносным, что я еле сдерживаюсь, чтобы не накричать на него!

— Толку от этого будет ни на грош, — заметил архиепископ, — он просто не обратит внимания. Это не старость сделала его таким. Двадцать лет назад, когда я был еще капелланом, он уже был таким въедливым.

— Тогда хвала Небесам, что я родилась не в этом доме, — съязвила леди. При этих словах тень скользнула по лицу баронессы, и архиепископ поторопился отвлечь ее от воспоминаний о тех обстоятельствах, при которых ее покинул сын, и о женщине, что послужила причиной этого.

— Миледи, почему же эта новость о моем новом титуле так удивила вас? Я ведь заблаговременно поведал вам о том, что у меня на уме?

— О! Одно дело — говорить об этом, милорд, и совсем другое — услышать, что все уже свершилось, — баронесса, кажется, до сих пор была взволнована. — И в вашем обращении говорилось еще о том, что король и королева должны руководствоваться велениями Церкви.

— Он и об этом говорил, бабушка, — напомнила леди Мэйроуз.

— Говорить-то мы говорили, но я не думала, что Его Све… Его Святейшество объявит об этом во всеуслышание.

— Я не мог поступить иначе, объявляя о своем новом титуле, — лицо новоявленного архиепископа посуровело. — Ибо власть короля — от Бога, а клирики — глас Божий среди людей.